Навсегда с ним
Шрифт:
— Вы еще не победили!
— Что?
Не поворачивая головы, он бросил на нее косой взгляд.
— Турель и вы еще не победили. Обещаю, вы горько пожалеете, если не станете сотрудничать со мной. Я покончу с вами и женюсь на леди Розалинде.
Имя молнией вспыхнуло в мозгу Селины. Леди Розалинда!..
Женщина, первую букву имени которой он однажды прикажет вырезать на дверях замка.
— Которую вы любите, — не заметив, что говорит вслух, произнесла Селина.
— Любовь? — насмешливо ответил он. — Любовь — это слабость.
То ли что-то послышалось в его голосе, то ли дело было в ней самой, но Селину охватило неожиданное чувство. Ревность.
— Если вы так совершенны, — прошептала она в ответ, — если вы так рыцарски преданны, как понять ваше вчерашнее поведение, когда вы хотели соблазнить совершенно незнакомую женщину?
— Я получаю удовольствие когда и где хочу. Это просто привычка, которую я не собираюсь менять. Никогда!
— Отлично. Меня это совершенно не трогает и поможет держаться от вас подальше.
— На этот счет мы уже договорились. Я в ближайшее время собираюсь получить развод. И вы, моя маленькая лживая женушка, поможете мне в этом. В противном случае, клянусь, вы на собственной шкуре узнаете, почему меня зовут Черное Сердце.
Прежде чем она успела ответить, священник прочистил горло. Только тут она заметила, что молитва закончилась и все слышали конец их диалога. Она вспыхнула от смущения.
— Милорд, миледи Кристиана, — повторил священник, переходя на французский. — Вы нарекаетесь мужем и женой. Для скрепления клятвы поцелуйтесь.
Гастон повернул ее лицо к себе. Его глаза сверкали, а пальцы будто прожигали насквозь бархат платья. Когда их губы встретились, сердце Селины затрепетало, ее охватил жар, а в голове вертелся вопрос: «Какую же из клятв он выполнит?»
Это не совсем напоминало средневековый пир, который она представляла себе по книгам.
Селина почувствовала тошноту, взглянув на то, что подали к столу: большой ломоть черствого хлеба, пропитавшегося соком наполовину обуглившегося мяса, называемый здесь подкладкой, чашку с каким-то жидким варевом и деревянную тарелку с двумя куропатками, зажаренными целиком.
Во всяком случае, она считала их куропатками: ей не хотелось даже гадать, что это были за птички.
От запаха жира у нее свело желудок. Не улучшала самочувствия и гнетущая тишина, повисшая в зале.
Помещение, где проходил свадебный ужин, было заполнено людьми, и тишина нарушалась лишь случайным звоном лезвия ножа о металлическое блюдо, плеском наливаемого в кубки вина или тихими просьбами передать соль. Самым громким звуком было потрескивание дров в очаге за ее спиной — тепло шло только оттуда.
Селина и ее муж — она даже мысленно не хотела произносить это слово — сидели рядом на возвышении. Уже несколько часов они молчали. Гастон расположился в большом резном кресле и, наклонясь над столом, жадно поглощал приносимую слугами еду. Лишь изредка
Она же почти не отрывала глаз от своей необычной тарелки, обдумывая слова короля, сказанные им перед отъездом. Его величество отправился в Париж, лишь слегка перекусив. На прощание он в последний раз предупредил новобрачных: если один из них нанесет вред другому, «все владения виновного будут отняты».
Селина не совсем поняла смысл, но предупреждение звучало очень грозно. Не наносить вреда?
Она украдкой бросила взгляд на Гастона.
Ловко орудуя ножом и руками, он расправлялся с куропаткой, разрывая ее на куски.
Она содрогнулась. Ведь он действительно может сделать с ней что угодно. Еще недавно Селина даже не задумывалась над этим, но теперь уверенные движения Гастона, отблески огня на лезвии клинка, вонзавшегося в тушку птицы, приводили ее в трепет и заставляли сомневаться: в здравом ли уме дала она согласие на этот брак?
Но теперь уже поздно жалеть.
Cs трудом проглотив кусок, Селина украдкой оглядела людей, сидевших за длинными столами. Для еды они пользовались только ножами, время от времени вытирая руки о скатерть: вилки, видимо, еще не изобрели. Между столами бегали огромные, похожие на волков собаки, рыча над кусками мяса, костями и прочими объедками, брошенными на покрытый соломой пол.
Рычание собак, слюна, капавшая с клыков, окончательно отбили у Селины аппетит. Она отломила кусочек хлеба, служившего блюдом, и большим и указательным пальцами вылепила из него маленький кубик. Сидя за столом и почти не прикасаясь к еде, она ловила украдкой бросаемые на нее взгляды и произносимые шепотом фразы. Казалось, она была в центре внимания одетых в бархат гостей.
Присутствующие обсуждали ее необычно высокий рост, странный выговор, запинки в произнесении брачных обетов во время церемонии, ее поведение, совсем не подобающее, по их мнению, монашке. Другие участники ужина оправдывали ее, многозначительно кивая и повторяя всего одно слово: «Арагон».
Где бы ни находился этот загадочный Арагон, для этих людей он был далек и незнаком, как, скажем, для нее остров Борнео.
Она не могла избавиться от впечатления, что жуткая еда, которой ее потчевали, как и неудобное ветхое платье, в которое она была одета, тоже была знаком недружелюбия.
Селина почувствовала, как в уголках глаз скапливается горячая влага. Что, если она застрянет здесь надолго? Если не сможет вовремя попасть домой?
А если вообще не вернется?
Боже, она готова была отдать все, только чтобы снова услышать обращенное к ней мамино «дорогая, дорогая», чтобы Джекки снова дразнила ее, а родители читали нотации по поводу ее легкомыслия! Увидит ли она их когда-нибудь? Они, должно быть, страшно обеспокоены ее внезапным исчезновением. Сейчас, наверное, в ее поисках принимают участие ЦРУ, ФБР, Интерпол и французская Сюрте.