Навстречу дикой природе

Кракауэр Джон

За две ночи до отправления, Мэри Вестерберг, мать Уэйна, пригласила МакКэндлесса поужинать. “Мама не в восторге от моих подручных, – говорит Вестерберг, – И не горела желанием видеть Алекса. Но я продолжал доставать ее, говоря, что она должна познакомиться с этим парнишкой, так что, в конце концов, уломал. И они моментально поладили. Болтали без умолку пять часов”.

“В нем было нечто восхитительное, – объясняет Мэри Вестерберг, сидя у полированного каштанового стола, за которым они ужинали тем вечером. – Алекс рассуждал более зрело, чем его сверстники. Что бы я ни сказала, он желал знать больше – что я имею в виду, почему считаю так, а не иначе. Он жадно учился. В отличие от многих, он жил по своим убеждениям.

Мы часами беседовали о книгах.

Здесь, в Картэйдже, сложно найти людей, с которыми можно обсуждать книги. Он снова и снова говорил о Марке Твене. Черт возьми, мы прекрасно болтали, и я хотела, чтобы ночь длилась вечно. Очень надеялась снова увидеть его осенью. Не могу выбросить парня из головы. Его лицо и сейчас у меня перед глазами – он сидел в том же кресле, что и вы сейчас. Удивительно: я провела с ним лишь несколько часов, и как же меня затронула его смерть!”

Последнюю ночь в Картэйдже он грандиозно отпраздновал в Кабаре с бригадой Вестерберга. Джек Дэниелс лился рекой. Ко всеобщему удивлению, МакКэндлесс сел за пианино, хотя никогда не говорил, что умеет музицировать, и стал наигрывать мотивчики кантри, затем – рэгтайм и песенки Тони Беккета. И это не было лишь пьяным бренчанием. “Алекс действительно умел играть, – говорит Гэйл Бора. – Это было великолепно. Мы все были поражены”.

Утром 15 апреля друзья собрались на элеваторе провожать МакКэндлесса. Его рюкзак был плотно набит. В подкладке ботинка запрятана тысяча долларов. Он оставил журнал и фотоальбом на хранение Вестербергу, и отдал ему кожаный пояс, который сделал в пустыне.

“Алекс любил сидеть у стойки в Кабаре и часами читать этот пояс, – рассказывает Вестерберг. – Словно он расшифровывал для нас иероглифы. За каждой картинкой стояла долгая история”.

Когда МакКэндлесс обнял на прощание Бору, по ее словам, она “увидела слезы у него на глазах. Это меня напугало. Он уезжал лишь на несколько месяцев, и я сообразила, что он не стал бы плакать, если б не знал, что его ждут серьезные опасности, и он может никогда не вернуться. Именно тогда у меня появилось дурное предчувствие, что я больше не увижу Алекса”.

Огромный тягач-полуприцеп ждал на холостом ходу. Род Вольф, один из работников Вестерберга, должен был доставить груз семян подсолнечника в Эндерлин, штат Северная Дакота, и согласился подбросить МакКэндлесса до трассы 94.

“Когда я его высадил, с плеча Алекса свисало охренительно огромное мачете, – говорит Вольф. – И я подумал: Едрена вошь, его ж никто не подберет с такой штукой! Но я ничего не сказал. Просто пожал ему руку, пожелал удачи и попросил прислать весточку”.

МакКэндлесс так и поступил. Неделей позже Вестерберг получил немногословную открытку со штампом Монтаны:

18 апреля. Прибыл утром на товарняке в Уайтфиш. Отлично провожу время. Сегодня пересеку границу и двину на север, к Аляске. Передавай всем привет.

Всего доброго!

Алекс

Затем, в начале мая, пришла другая открытка, на сей раз – из Аляски, с фотографией белого медведя на лицевой стороне. На штемпеле стояла дата 27 апреля 1992 года. Она гласила:

Привет из Фербэнкса! Это моя последняя весточка Уэйн. Прибыл сюда 2 дня назад. Было очень сложно стопить на Территории Юкон. Но я все-таки добрался.

Пожалуйста возвращай всю мою почту отправителям. Наверное я нескоро вернусь на юг. Если я погибну во время этого приключения и ты больше не услышишь обо мне я хочу чтобы ты знал я считаю тебя великим человеком. Теперь я отправляюсь навстречу дикой природе. Алекс

В тот же день МакКэндлесс послал сходную открытку Джен Буррс и Бобу:

Привет, ребята!

Это – последняя весточка от меня. Я отправляюсь жить среди дикой природы. Будьте здоровы, я счастлив, что познакомился с вами.

Александр

Глава восьмая.

Аляска

Возможно, творческим талантам присуща

дурная привычка доходить до нездоровых крайностей, чтобы черпать в них выдающиеся озарения, но едва ли это – подходящий образ жизни для тех, кто не в состоянии превратить свои душевные раны в стоящее искусство или размышления.

Теодор Рошак “В поисках удивительного”

У нас в Америке есть традиция “Биг-Ривер” – уносить свои раны в дикую природу для исцеления, преображения или покоя. Как и в рассказе Хемингуэя, если твои раны не слишком глубоки, это работает. Но не в Мичигане (и не в Фолкнеровских Больших Лесах Миссисипи). На Аляске.

Эдвард Хоагленд “Вверх по Блэк Ривер до Чолкицика”

Когда МакКэндлесс был найден мертвым на Аляске, и загадочные обстоятельства его гибели попали в сводки новостей, многие решили, что у парня были проблемы с головой. На статью в Аутсайд пришло множество отзывов, в том числе немало клеймящих позором МакКэндлесса -а заодно и меня, автора истории, за прославление того, что им казалось глупой бессмысленной смертью.

Много отрицательных мнений поступило из Аляски.

“Алекс был чокнутым, – пишет житель поселка Хили. – Автор описывает человека, который отказался от небольшого состояния, бросил любящую семью, автомобиль, часы и карту, спалил остаток своих денег и поперся в ‘дикие места’ к западу от Хили”.

“Лично я не вижу ничего хорошего ни в поступках Криса МакКэндлесса, ни в самой идее жизни в дикой природе, – вторит другое письмо. – Отправиться в дикие места намеренно неподготовленным и получить опыт выживания на грани смерти – вряд ли это сделает кого-либо лучшим человеком. Разве что чертовски везучим”.

Один из читателей удивляется: “Как мог тот, кто собирался ‘прожить вдалеке от большой земли несколько месяцев’, забыть первое правило бойскаута – ‘Будь готов!’? Как мог сын столь постоянно и необъяснимо мучить своих родителей и близких?”

“Кракауэр – сам придурок, если не считает Криса ‘Александра Супербродягу’ МакКэндлесса придурком, – настаивает человек из Северного полюса, штат Аляска. – Падение МакКэндлесса началось уже давно, на Аляске он лишь достиг дна и разбился”.

Но самая пронзительная критика содержалась в массивной, многостраничной эпистоле из Эмблера, крохотной эскимосской деревушки на реке Кобук в заполярье. Автором был когда-то живший в Вашингтоне белый писатель и школьный учитель по имени Ник Дженс. Предупредив, что уже час ночи, и он уже ополовинил бутылку Сигрэма, Дженс отдается полету мысли:

За последние пятнадцать лет я встречал здесь немало таких, как МакКэндлесс. Одна и та же история: юные идеалисты с переизбытком энергии, которые переоценили себя, недооценили природу, а в итоге попали в передрягу. МакКэндлесс едва ли выделяется: все эти ребята, шляющиеся по штату, настолько схожи, что уже становятся массовым клише. Разница лишь в том, что он погиб, и история о его ослиной тупости угодила в газеты. … (Джек Лондон все правильно описал в романе “Зажечь огонь”, МакКэндлесс, в сущности, лишь бледная современная копия его главного героя, который замерз, поскольку был слишком спесив, чтобы прислушиваться к умным советам.) …

Невежество, которое можно было излечить хорошими кроками и справочником бойскаута, – вот что убило его. И хотя я сочувствую его родителям, к нему самому не испытываю ни малейшей симпатии. Подобное умышленное невежество … проявляется в неуважении к земле и, парадоксально, выказывает тот же сорт самонадеянности, который привел к катастрофе танкера ‘Эксон Вальдес’ – другой иллюстрации того, что случается, когда неподготовленные самоуверенные люди запутываются и все гробят. Различие лишь в масштабе.

Надуманный аскетизм МакКэндлесса, его псевдолитературное позерство не оправдывают, а лишь усугубляют его промахи. … Его письма, заметки и журналы … похожи на творения обычного школьника – чуть выше среднего уровня, немного театральные, – или я что-то упустил?