Навстречу ветрам
Шрифт:
Точно, — поддержал его Яша Райтман, маленький, с веснушками на носу курсант. — Старый летчик, может быть, даже друг Чкалова. Согласен, Абрам?
Абрам Райтман, ничем не похожий на своего брата, высокий, плечистый, со спокойным взглядом больших черных глаз, ответил:
Увидим.
Теорию авиации должен преподавать инженер, — высказал свое предположение Андрей. — Этот предмет…
В это время дверь открылась, и, не ожидая, пока преподаватель войдет в класс, Никита крикнул:
Группа,
В классе — ни одного движения, ни одного вздоха.
Товарищ преподаватель! Сорок шестая группа прибыла на занятия в количестве тридцати двух человек. Один в наряде, один болен. Докладывает старшина группы курсант Безденежный!
С облегчением передохнув, Никита отступил на шаг в сторону и застыл в ожидании. Глаза его перебегали с Андрея на Васю Нечмирева, и только они двое могли до конца понять немой вопрос, застывший в этих глазах. Никита словно спрашивал: «Что же теперь будет, товарищ? Что же это такое?»
Все трое видели, что преподаватель теории авиации — та самая девушка Галя, перед которой только вчера вечером Вася Нечмирев открывал свою душу «старого летчика», утомленного зверским ревом моторов и однообразием таежного пейзажа…
Поздоровавшись с курсантами, преподавательница села, взяла журнал и сказала:
Прежде всего познакомимся, товарищи будущие летчики. Меня зовут Галина Петровна, фамилия моя — Безрукова.
И начала вызывать по алфавиту:
Аронов!
Я!
Бобырев!
Я!
Курсанты вставали, Галина Петровна смотрела на них, стараясь запомнить, и потом говорила:
Садитесь, пожалуйста.
Чем ближе список подходил к букве «Н», тем чаще Андрей и Никита украдкой поглядывали на Васю Нечмирева. Но он не замечал их взглядов. До них ли ему, бедняге, было! Втянув голову в плечи, красный, как кумач, он при каждом звуке голоса Галины Петровны вздрагивал и голова его опускалась все ниже и ниже.
И вот настала минута расплаты:
Нечмирев!
Я!
Вася хотел встать медленно, не торопясь, надеясь, что если он не выдаст своего волнения, то она может и не узнать его, но словно пружина подбросила его вверх, и он повторил:
Я!
Теперь Никита и Андрей смотрели только на нее. Что она сейчас сделает? Засмеется? Опозорит перед всем классом? Отчитает за вранье?
Ничто не изменилось в ее лице. Она смотрела на Нечмирева столько же, сколько и на других курсантов — ни секунды больше, ни секунды меньше, и сказала:
Садитесь, пожалуйста.
И только тогда, когда Вася сел, она проговорила:
— У вас какой-то усталый вид, товарищ Нечмирев. Словно без посадки слетали в Читу и обратно…
Познакомившись
Вот рязанский подьячий Крякутной в 1731 году поднимается на первом в мире воздушном шаре, и длиннокрылые орлы замирают в воздухе от удивления. Через пятьдесят лет братья Монгольфье покидают землю и летят за облака, и дерзкая мечта человека начинает становиться явью. На смену неуправляемым, неуклюжим шарам через столетие приходят аппараты, тяжелее воздуха. Летит на первом в мире самолете Можайского летчик Голубев, гибнет храбрый Отто Лилиенталь, и на смену ему приходят бесстрашные люди, мечтающие сделать сказку былью. Луи Блерио, братья Райт, Попов, Россинский, Нестеров… Идут бесстрашные, сильные, и каждому хочется стать в этот строй и идти с ними нога в ногу…
В коридоре звенит звонок. Конец урока. Слышны топот ног и громкие голоса, а сорок шестая сидит не шелохнувшись, хотя давно уже умолк голос Галины Петровны. Тридцать две пары глаз смотрят в ее глаза, и эти немые взгляды просят об одном: «Еще!..»
Она улыбается и говорит Никите:
— Товарищ старшина, выводите группу на перерыв.
Можайский, Нестеров, Блерио, Лилиенталь, — как завороженный шепчет Никита. И вдруг спохватывается — Группа, встать!
Один за другим выходят курсанты в коридор, собираются группками.
Миллион чертей! — говорит Вася Нечмирев. — Кто бы мог подумать?
Что — подумать? — спрашивает Андрей.
Да это… Преподаватель… Здорово у нее получается!
Нет, товарищи, это же удивительно! Уже в 1731 году человек поднялся а воздух! — восклицает Яша Райтман.
Потом — самолетоведение. Яша Райтман после урока обратился к брату:
Абрам, неужели ты не видишь во всем этом романтики? Завтра аэродинамика, аэронавигация…
Романтика? — спросил Абрам.
А скажешь, нет?
Но уже через два-три месяца романтику, как сказал Нечмирев, сдуло боковым ветром. Десятки формул, вычислений, сотни дат, которые надо было прочно запомнить, сложнейшие задачи, которые можно было решить, только творчески размышляя над ними, жесткая требовательность преподавателей — все это повергло некоторых «романтиков» в уныние. Времени всегда было в обрез, каждая минута была на счету.
— Миллион чертей! — как-то высказался Вася. — Хотя бы с недельку отдохнуть, чтобы проветрить мозги. От этих дат и формул голова пухнет!