Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией

Схиммельпеннинк ван дер Ойе Дэвид

Когда началось русское вторжение, Куропаткин в записке царю соглашался с Витте в том, что захват Порт-Артура Петербургом стал одной из причин Боксерского восстания. Он писал, что Россия нарушила вековые традиции и в глазах китайцев превратилась в соседа, который поступает с Китаем по своему усмотрению и вместо справедливости использует силу ^{951} . Как и Витте, он настаивал на необходимости занять прочное положение вдоль КВЖД: «[Мы должны] … добиться, чтобы разоруженная Маньчжурия, прорезанная русскими железными дорогами, охраняемая русскими войсками, надежно прикрыла Приамурский край и тем дала возможность к спокойному и мирному развитию этой важной окраины нашей…» При этом он допускал, что Маньчжурия может оставаться частью Китайской империи ^{952} .

Имелся еще один

практический довод против аннексии Маньчжурии. Летом 1900 г. в разговоре с французским послом маркизом де Монтебелло Куропаткин утверждал, что Россия никогда не оставит себе эти провинции, потому что в таком случае Сибирь откроется для потока китайских переселенцев: «Если бы эта спасительная приграничная зона не существовала и если бы Маньчжурия стала русской территорией, как бы мы могли предотвратить нашествие наших новых подданных в районы, в которых мы хотим сохранить чистоту нашей расы? Какие проблемы создадут нам эти миллионы, с которыми мы не имеем ни малейшего расового сходства?» ^{953} Будучи твердым сторонником русификации Финляндии и других европейских окраин, генерал вряд ли хотел заниматься ассимиляцией народов, которые были еще более чужды его соотечественникам ^{954} .

* * *

Еще до того как завершилась интервенция в Маньчжурию, Петербург начал переговоры с китайским правительством о возвращении региона. Однако более насущной заботой являлось управление Маньчжурией во время оккупации. 31 октября 1900 г. Витте, Ламздорф и Куропаткин встретились для обсуждения этого вопроса в Ялте, где они присоединились ко двору, который традиционно выезжал туда осенью. Вместе они подготовили документ под названием «Основания русского правительственного надзора в Маньчжурии». Основным его автором был Куропаткин, и в нем подтверждалось, что провинции являются частью Китайской империи. Пока русские войска находились в регионе, гражданская власть передавалась местной администрации, но ее полномочия были строго ограничены ^{955} .

А тем временем адмирал Алексеев по приказу Куропаткина в октябре тоже начал переговоры с мукденским губернатором Цзенци о modus vivendi на период русской оккупации его провинции. Соглашение, подписанное 13 ноября, содержало условия, подобные «Основаниям», подготовленным в Ялте, и имело явно временный характер ^{956} . Однако нетерпеливость и агрессивность Алексеева во время переговоров вызвали враждебное отношение Цинов. Несмотря на то что Цзенци нехотя поставил свою печать под договором, двор немедленно дезавуировал действие губернатора и пригрозил его уволить ^{957} .

Достаточно точная копия текста, не предназначенного для разглашения, вскоре попала в руки доктора Джорджа Моррисона из «Тайме», а он передал ее по телеграфу в Лондон. В конце декабря газета радостно представила мировой общественности «Маньчжурское соглашение», не потрудившись указать, что оно было временным. Пункт, предоставлявший русскому представителю в Мукдене неопределенные «общие контрольные полномочия», дал газете повод заключить, что Маньчжурия должна превратиться в царский протекторат ^{958} .

Британцы уже негодовали из-за ряда столкновений с русскими по юрисдикционным вопросам в провинции Чжили. Таинственные переговоры между Ли Хунчжаном и князем Ухтомским, а также тот факт, что китайский посланник в Петербурге был единственным иностранным дипломатом, приглашенным в Ялту той осенью, только усиливали подозрения Лондона. И наконец, англичане, так же как и другие иностранцы, были возмущены сделанным Россией в середине августа заявлением, что она вскоре выведет свои войска из Пекина. Лорд Селборн, военно-морской министр Великобритании, жаловался: «Русские военные предались сатурналии лжи… и бесчестных выходок». Он добавлял: «Никто не сможет помешать ей [России] поглотить Маньчжурию» ^{959} . [159]

159

Другие британцы были более циничны. Король Эдуард VII сказал сэру Эрнесту Сатоу, своему посланнику в Японии: «Конечно, мы всегда знали, что они не выведут войска, но почему они обещали это сделать?» (Lensen.Russo-Chinese War. P. 265).

Больше

всего русские амбиции в Азии беспокоили Японию. Наряду с Россией она занимала сильные позиции на северо-востоке континента. К 1900 г. экономическое и политическое влияние Токио в Корее не имело себе равных ^{960} . Витте отказался от Кореи в 1898 г., чтобы сосредоточиться на Маньчжурии, но многие другие по-прежнему жаждали заполучить полуостров. Морские офицеры, включая адмирала Алексеева, по-прежнему мечтали о базе и почти преуспели в получении права аренды южного порта Масампо весной 1900 г. Японское общественное мнение возмутилось таким вмешательством в зоны японского влияния. В конце концов, как рассуждали многие, Россия должна довольствоваться Маньчжурией.

Русские дипломаты в Токио прекрасно понимали чувства японской элиты и надеялись заключить соглашение, признающее господство своего правительства над Маньчжурией в обмен на предоставление Японии свободы действий в Корее [160] . Таково было требование Японии со времен переговоров в Симоносеки. К концу 1890-х гг. одним из основных императивов в международной политике островной империи стал «Ман-Кан кокан» (Маньчжурия в обмен на Корею) ^{961} . Говоря о французских провинциях, переданных Германии в 1871 г., японский дипломат сказал журналисту: «Корея, вы понимаете, для Японии как Эльзас-Лотарингия» ^{962} .

160

Розен, отправляясь на новую службу в Токио, писал министру иностранных дел Муравьеву, что пренебрежительное отношение к Японии будет чревато для России опасными последствиями. См.: АВПРИ. Ф. 138. Оп. 467. Д. 153/ 159. Л. 172 (письмо от 23 марта 1897 г.). См. также: Rosen.Forty Years. Vol. 1. P. 142-147. В 1897 г., вскоре после того как ему предложили стать новым военным министром, генерал Куропаткин уже видел в Японии главного противника России на Дальнем Востоке (РГВИА. Ф. 165. Оп. 1. Д. 1871. Л. 3 [Куропаткин, дневник, 20 декабря 1897 г.]).

В 1896 г., когда маршал Ямагата ездил в Россию на коронацию Николая II, он пытался заключить с Россией соответствующую договоренность. Ему удалось подписать соглашение с министром иностранных дел Лобановым, но условия соглашения разочаровали его правительство ^{963} . Через два года, 13 апреля 1898 г., русский посланник барон Розен и министр иностранных дел Японии Ниси Токудзиро подписали подобный протокол в Токио. Япония получала немного более выгодные условия, включая признание своего экономического господства в Корее, но обе стороны обязаны были поддерживать политический суверенитет королевства. Сам Розен считал его «малоубедительным и бессмысленным договором», и японцы тоже были не в восторге ^{964} .

В течение последующих четырех лет, когда Россия почти полностью отстранилась от корейских дел, Япония несколько раз предпринимала попытки добиться официального признания своего там превосходства. Однако русские дипломаты не могли получить санкцию своего правительства на такую сделку. Александр Извольский, в то время посланник в Токио, объяснял стоящую перед ним дилемму: «Мы можем предоставить [Японии] карт-бланш в коммерческих, экономических и финансовых делах Кореи, но мы никогда не сможем смириться с ее оккупацией японскими войсками или с попыткой нарушить политическую независимость полуострова» ^{965} . Проблема состояла в том, что и царь, и его адмиралы «были чересчур лично заинтересованы в Корее». Извольский и его начальник граф Ламздорф не испытывали таких чувств. Первый отмечал, что «если мы позволим Японии оккупировать Корею, то это только ослабит ее военную мощь и сделает более уязвимой для России» ^{966} . В то же время Ламздорф опасался враждебности Японии. Если Россия не успокоит опасного нового соперника, предупреждал он в письмах Витте, Куропаткину и военному министру Тыртову, «необходимо принимать в расчет… явную опасность вооруженного столкновения с Японией» ^{967} .