Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией
Шрифт:
Когда между Китаем и Японией в 1894 г. разразилась война и в России начались дискуссии о том, какую из враждующих сторон следует поддержать, раздался голос и князя Ухтомского. Решение Петербурга встать на сторону Китая было принято в следующем году в значительной степени по настоянию Сергея Витте, чьи планы экономического развития на Дальнем Востоке основывались на хороших отношениях с Пекином. Тем не менее идеи Ухтомского о русско-китайском совместном господстве совпадали с планами министра финансов. После успешного вмешательства в Симоносеки в России воцарилось радостное возбуждение в отношении ее будущего на Тихом океане, и заявления князя часто привлекали внимание других журналистов. Для обозревателей в Великобритании, Германии и Франции его статьи выражали официальную политику царя на Дальнем Востоке.
Через два года Петербург, захватив
Даже Лев Толстой присоединился к хору. В статье «Не убий», опубликованной в августе 1900 г., он обрушился на германского кайзера — одного из наиболее ярых застрельщиков иностранной интервенции: Вильгельм II «скажет, что в Китае войска должны не брать в плен, а всех убивать, и его не сажают в смирительный дом, а кричат ура и плывут в Китай исполнять его предписание» {1068} . После того как западные войска захватили Пекин, Толстой выразил свое мнение в не опубликованном при его жизни «Письме к китайцу»: «Китайский народ, так много потерпевший от безнравственной, грубо эгоистической, корыстолюбивой жестокости европейских народов, до последнего времени на все совершаемые над ним насилия отвечал величественным и мудрым спокойствием… И спокойствие и терпение великого и могущественного китайского народа вызывало только всё большую и большую наглость европейских народов, как это всегда бывает с грубыми, эгоистическими людьми, живущими одной животной жизнью, каковы были европейцы, имевшие дело с Китаем» {1069} . В то же время Толстой ни в коем случае не был апологетом российской политики: Николай II тоже навлек на себя его критику за то, что устроил «ужасную по своей несправедливости, жестокости и несообразности с проектом мира, китайскую бойню…» {1070} .
Члены правительства также резко критиковали Запад. Внутренний отчет министерства иностранных дел за 1900 г. отмечал дурное влияние «западноевропейской культуры» на «китайский быт» {1071} . Один полковник Генерального штаба утверждал: «Основной причиной настоящих событий в Китае, получивших название “Восстания Большого Кулака”<…> является развитие капиталистического производства, которое в конечном результате привело к избытку продуктов для внутреннего потребления и к необходимости во внешних рынках» {1072} .
В брошюре, написанной для широкой публики плодовитым автором генералом Евгением Богдановичем, события излагались в духе Ухтомского {1073} . Богданович хорошо знал Ухтомского [170] . Кроме того, он был тесно связан со двором, и его сочинение, как и многие другие его публикации, можно считать официальной точкой зрения {1074} . По словам генерала, Николай тепло благодарил его за издание этого буклета {1075} .
170
Князь был частым гостем в доме Богдановича. См.: Богданович.Три последних императора. С. 226, 250, 253-254, 269, 278, 420-421.
Озаглавленное «Россия на Дальнем Востоке», сочинение описывает Боксерское восстание как взрыв народного гнева против разрушительного воздействия Запада. Жестокость, хотя и прискорбная, была понятна: Боксерское движение «вызвано глубокою и давнишнею ненавистью китайцев к европейцам, которые с тех самых пор, как насильственно, угрозами и войнами заставили Китай открыть для их торговли и промыслов китайские приморские города и некоторые более важные торговые пункты, бесцеремонно хозяйничали так, как у себя дома, относясь
Китай, как подчеркивал генерал Богданович, это великая цивилизация, которую отличают давняя история и уважение к традициям. А кроме того, это мирный сосед России, отношения с которым совсем не такие, как с Европой:
Что касается России и русских, то нас китайцы не могут сравнивать с прочими иностранцами. <…> [Издавна] имя русского в Китае пользовалось уважением, благодаря нашим бывшим поработителям монголам, которые занесли в Китай добрые сведения о русских и которые позже распространяли в китайских пределах славу имени Белого Царя, как могучего богатыря на полях брани и оберегателя добра и справедливости во время мира.
Более того, в отличие от ненавистных западных проповедников, русские православные священники не пытались навязать свою веру китайцам {1077} . А когда русский царь все же приказал своим войскам войти в Китай, он сделал это только для того, чтобы помочь императору восстановить порядок и защитить его от возмездия европейцев {1078} .
Более консервативная петербургская пресса тоже придерживалась этой точки зрения. Ежедневные газеты, такие как «Новое время» и «Гражданин», с трудом сдерживались, чтобы не позлорадствовать по поводу страданий, причиненных повстанцами европейцам в Пекине. Как и газета Ухтомского, они выражали свое сочувствие Китаю, а также отвращение к миссионерам и торговцам, которых Запад наслал на его народ. «Санкт-Петербургские ведомости» не преувеличивали, когда заявляли, что на первых порах русские журналисты были едины в своем осуждении российской интервенции {1079} . Многие из этих публикаций отражали точку зрения восточников.
Одним из наиболее верных союзников Ухтомского в прессе был князь Владимир Петрович Мещерский. Хотя его «Гражданин» не принадлежал к крупным столичным газетам, у него была избранная читательская аудитория, в которую входил сам император [171] . Кроме того, Владимир Петрович был известен своим талантом к интригам, и подчас было трудно определить, формировали ли его статьи политику или искусно к ней приспосабливались. Тем не менее его колонка «Дневник» отражала официальное мнение с поразительной точностью. Поэтому знаменательно то, что Мещерский часто высказывал свое согласие с Ухтомским.
171
Прибылью газета тоже не могла похвастаться. Она давно существовала на субсидии из царского кошелька: РГВИА. Ф. 165. Оп. 1. Д. 1871. Л. 73 (Куропаткин, дневник, 11 апреля 1902 г.); Вика.Князь Мещерский «Опыт некрологи» // Знамя. 1903 16 апр. О Мещерском см.: Зайончковский П.А.Российское самодержавие в конце XIX столетия (Политическая реакция 80-х — нач. 90-х годов). М., 1970.
Когда Эспер Эсперович возглавил «Санкт-Петербургские ведомости», либеральный «Вестник Европы» выразил большое удивление тем, как тепло приветствовал своего нового коллегу, славящегося терпимостью к меньшинствам, реакционер Мещерский {1080} . И все же, несмотря на кажущееся несоответствие, восточничество Ухтомского обладало многими добродетелями в глазах человека с такими крайне консервативными взглядами, как Владимир Петрович. Реакция Мещерского на Боксерское восстание является хорошим примером этой логики. Как и Ухтомский, Мещерский с глубоким уважением относился к китайской культуре; по его мнению, в своем неизменном консерватизме Китай даже превосходил Запад {1081} . Мещерский был возмущен высокомерием, с которым Запад пытался навязать свою упадочную культуру Востоку {1082} . Неудивительно, что китайцы в гневе восстали против такого вмешательства. В итоге, пытаясь заставить их идти западным путем, европейцы попали в собственную ловушку: