Найди меня, любимый
Шрифт:
Только сейчас Саймон заметил, что ноги у Лили обнажены до самых бедер, и покраснел.
— Ты не хочешь надеть туфли? — Он не решился сказать, что она привлекает всеобщее внимание.
К разочарованию матросов, когда Лили и Саймон подошли к ним, ноги девушки целомудренно прикрывали сразу две юбки. Она сделала вид, что не замечает их расстроенных лиц. Увидев две пальмы, растущие так близко, что со стороны можно был подумать, будто это одно дерево, Лили поняла, что сможет найти старую тропинку к хижине, а значит, и к озеру.
— Здесь пойдем, — сказала она, и матросы тут же принялись
Лили была поражена тем, насколько разросся лес. Как и море, остров заявлял свои права на то, что было у него взято взаймы. В знакомых криках птиц Лили слышала возмущение нежданным вторжением, нарушившим мирный ход их жизни.
Если у матросов и были вначале сомнения по поводу того правильно ли выбран маршрут, то теперь их страхи развеялись. На поляне стояла хижина.
— Ну и ну, госпожа Лили, — восхищенно протянул один и матросов, — да вы прирожденный навигатор.
— Сразу видно, капитанская дочка, — подхватил другой. Едва ли она могла разделить настроение матросов. При виде того, что осталось от ее дома, дававшего им приют столько лет сердце ее сжалось. Лианы оплели стены хижины, крыша провалилась. В довершение всего высокая пальма упала на домик и ело мала одну стенку.
— Ну… — Саймон не знал, что сказать.
— Знаешь, — произнесла Лили, — а ведь наш дом уже однажды рушился. Это было давно, в самый первый год нашей жизни здесь. Был шторм. Такой сильный, что нам пришлось искать укрытия за озером. С той стороны берег круче. Когда шторм прошел, от нашей хижины ничего не осталось. Все унесло в море. А волны еще несколько дней были такие, что на берег даже выходить было нельзя — снесет. Правда, лотом плавника мы насобирали столько, что целый месяц разводили им костер.
Матросы обогнули хижину, вернее то, что от нее осталось, и отыскали озерцо. Оно было прозрачным и прохладным. Трава здесь казалась изумрудно-зеленой и более густой. Кустарники и деревья на противоположном берегу водоема — более высокими.
Лили опустилась на колени, зачерпнула воды в ладони и с наслаждением выпила, затем присела на краю и задумалась. О чем — Саймон мог только догадываться. Увы, он был бессилен разделить ее воспоминания.
— Лили, мы можем возвращаться, бочки наполнены.
— Иди, Саймон, — проговорила Лили. — Я вас догоню.
— Хорошо, — ответил юноша. Он понимал, что кому-кому, а Лили заблудиться в здешних местах не грозит. — Я вернусь, как только доложу Валентину, что его приказ выполнен. — Саймон не замечал, что начинает воспринимать себя матросом, а Валентина — своим капитаном. — Ты не возражаешь?
— Конечно, нет. Я вспоминаю о Бэзиле. Вернешься — поговорим о нем.
— Это было бы замечательно! — Саймон улыбнулся. Печаль уступала место иному, более глубокому чувству — желанию проникнуться жизнью своего отца, представить его живым человеком. — Ну ладно, я пойду. — И он побежал за матросами, скрывшимися за деревьями.
Он даже себе не хотел признаться в том, что боится ходить здесь один.
Лили по-прежнему сидела у воды. Теплый влажный воздух был напоен запахом трав и цветов, ярких, роскошных, раскрытых навстречу солнцу. Девушка вздохнула и, закинув руки за голову, легла на землю.
Внезапно ей
— Чоко! — негромко позвала Лили и тихонько присвистнула. Она так делала всегда, когда приглашала его поиграть.
Хруст послышался чуть ближе, и тут же — трепет крыльев и испуганный птичий вскрик.
— Чоко, — вкрадчиво позвала девушка снова, и вновь ответом ей был только шорох.
— Чоко! — На этот раз она произнесла его имя громко. Лили очень хотела увидеть ягуара. Часто за эти три года она вспоминала его, думала, не случилось ли с ним чего, жив ли он. Ей казалось, что ягуар тоже будет скучать. Чоко, превратившись во взрослого зверя, возвращался к хижине, но близко не подходил, наблюдал за ними из-за деревьев. Лили всегда знала, когда он рядом, чувствовала его присутствие. Прислушиваясь к ночному рычанию дикой кошки, она вспоминала те дни, когда он спал рядом с ней, свернувшись клубочком на подушке, и будил ее, царапая острыми коготками стены хижины.
Лили улыбнулась, вспоминая, какую мину скорчил Хартвел Барклай, когда узнал, что ему придется жить под одной крышей с попугаем и обезьяной. Да его хватил бы удар, предстань перед его глазами еще один питомец! Тогда, пожалуй, Хартвел не захотел бы никакого опекунства, лишь бы не жить в одном доме с «тигром».
Лили разочарованно вздохнула, отвернулась от леса и от Чоко, не желавшего откликаться. Она вошла в воду и медленно поплыла. Девушка не заметила, как черная тень подкралась поближе. Скрипнула пальма — но ведь это мог быть и ветерок. Ярко раскрашенный попугай опустился па ветку и заглянул в озеро, с любопытством наблюдая за девушкой. Вдруг, встрепенувшись, красно-желто-синий франт тревожно защебетал и упорхнул подальше в чащу.
Так хорошо было плавать в прохладной воде, смывая с себя тревоги и страх. Постепенно пугающий образ Раймонда Уолчемпса и черной воды, в которой увидела она его отражение, и боли, и мрака отступал. Здесь, на ее солнечном острове, не было места волнениям. Вокруг только свет и тепло.
Послышались раскаты грома, но небо над головой было ясным. Неужели тучи на юге все же принесли грозу? Так скоро… Жаль.
С сожалением Лили поплыла к берегу. Ну что же, быть может, Валентин позволит остаться на острове до утра, и тогда на следующий день она сможет искупаться как следует.
Она уже выходила из воды, когда увидела Чоко. Янтарные глаза смотрели на нее в упор.
Чоко больше не был ее маленьким котенком. За три года он успел превратиться во взрослого сильного зверя. Он стал крупнее и мускулистее, нерастраченные силы играли в нем.
Лили как завороженная смотрела в глаза ягуару. Стоило лишь протянуть руку, и она могла бы погладить широкий бархатный нос с длинными черными усами. Когти на мягких лапах едва видны. Ягуар был готов к прыжку. Все мышцы напряжены, все силы собраны для последнего броска. Мгновение — и он завладеет добычей. Чоко рявкнул, показав длинные белые клыки.