Найди меня, мой принц
Шрифт:
— Нет, — шепчу я испугано, как тогда.
— Тогда, молчи. Не рассказывай больше никому, с кем в снах гуляешь. Он нужен тебе. Придёт время и только в его силах будет спасти тебе жизнь. Если согласишься.
— На что? — вырывается у меня. На губах цыганки появляется кривая улыбка.
— Умереть, чтобы жить, Рамина. Твой час близок.
Этого она точно раньше не говорила. Я вообще не знаю, откуда это взялось. Стою, замерев, вижу как отклоняется Милева на стуле, не сводя с меня прищуреного многозначительного взгляда.
— Что это значит? — не выдерживаю я.
— Он знает.
И я разворачиваюсь к нему, смотрю в застывшее лицо, задумчивые прищуренные глаза.
— Тай… ты понимаешь о чём речь?
— Да, — произносит твёрдо.
— Ведьму себе возьмёшь, маг из чужого мира. Готов к этому? — смеётся за моей спиной цыганка.
Наши с ним взгляды встречаются, мне страшно увидеть в них отторжение, может даже злость, но там лишь твёрдая решимость.
— Прости, — срывается с моих губ.
— За что? — удивлённо вскидывает он брови.
— Я и забыла эти её слова. Маленькая была. О том, что я твою душу притянула. Выходит, это моя вина, что ты несвободен от меня.
— Глупая, — смеётся Тай, беря моё лицо в ладони. — Конечно ты притянула, привлекла в свои сны собственной вкусной силой, чистым светом, теплом. Но остаться я решил сам. И сейчас решаю я.
О чём он говорит? Что решает? Что сейчас вообще произошло? И кто эта ведьма, которую он себе возьмёт? Я? Серьёзно? В голове роится столько вопросов, что я снова начинаю проваливаться в боль. Она скалится острыми клыками, пугая знакомой агонией. Но на этот раз остаётся без добычи. Мужчина склоняется к моим губам, заслоняя собой от одного из моих личных монстров. И целует. Впервые за все наши общие сны.
Таю в его руках, растворяюсь в нём, забываю себя. Меня нет, есть ощущение этой ласки, его языка во рту, нежных губ на губах. Ощущение силы и мощи мужского тела, рядом с которым можно чувствовать себя маленькой и хрупкой. Я так давно мечтала хотя бы во сне его целовать, но боялась оттолкнуть, показав всю глубину своих чувств. А сейчас… сейчас… Мои руки впиваются в широкие плечи. И хочется, чтобы он сжал меня ещё сильнее, удержав подле себя, забрав себе… Ему одному я готова это позволить. Какая ирония. Так безумно любить того, кого видеть можешь только в снах. Он никогда мне ничего не обещал. Это было бы глупо… Но я, вопреки доводам рассудка, всегда чувствовала себя принадлежащей ему. Словно метку на сердце имела.
— Рами, — он прикусывает мою губу, целует уголочек рта. — Я готов был тебя отпустить, уйти, прекратить эти сны. Но не теперь. Я не отдам тебя смерти. Ты моя. Только скажи, что хочешь быть со мной. Дай мне право действовать.
— Хочу… — признание слетает с губ так легко, как может только в снах. Синие глаза в ответ полыхают торжеством. — Жаль, что это невозможно.
На чувственных губах появляется кривая многозначительная ухмылка.
— Возможно. Поверь мне, возможно если не всё, то очень многое. Другой вопрос в цене. Твоя — будет прежняя жизнь. Свою — я скоро узнаю. Меня выбрасывает из твоего сна. Наверное, ты просыпаешься. Продержись ещё немного. Всё скоро решится.
Он снова сминает мои губы своими, берет меня этим поцелуем, вырывая
— Люблю тебя… — шепчу ему в губы, но его рядом больше нет.
Глаза распахиваются и смотрят в серый предрассветный потолок. Он давно мне вместо неба. Кто-то ещё до меня наклеил над кроватью фосфоресцентные фигурки месяца и звёзд, но к утру их уже почти не видно. Веки жжёт непролитыми слезами. Но я не буду им поддаваться. Он снова мне снился. И просил держаться. Я держусь.
Тайрэн
Ладони всё ещё чувствуют тепло её тела, но я уже знаю, что проснулся. Глушу в себе досаду, отодвигаю на задний план липкий страх, что это была последняя наша встреча, вину, что едва не потерял её, так надолго оставив. Время бежит стремительно. И у неё его почти нет. Значит, мне нужно действовать не теряя ни секунды. Идея, котороя озарила вчера моё пьяное сознание, готовое хвататься даже за самую хлипкую соломинку, решение, которое ещё с вечера вызывало сомнения из-за своей невероятности и невозможности, после того, что мне открылось сегодня в её сне, кажется теперь единственно возможным. Теперь я уверен, что спасение для неё есть. Раз уж ей ведьма ещё в детстве его предсказала. Но сначала надо рассказать всё отцу, поскольку коснётся моё решение не только меня.
С гудящей головой поднимаюсь с кровати и, вызвав камердинера, направляюсь в ванную. Нужно привести себя в надлежащий вид — негоже являться к родителям на завтрак с двухдневной щетиной и перегаром. Даже если отцу уже доложили, как его наследник вчера на пару с другом срывал злость и отчаяние на кабаке и его незаконопослушных посетителях в не самом благополучном районе города, а потом лорд Гиерно самолично явился, чтобы утихомирить нас с его же племянником и доставить наши туши по домам.
— Ваше высочество, подать завтрак? — кланяется Норгин, сменивший два года назад вышедшего на пенсию верного Кирина, когда я выхожу из ванной в гораздо более цивилизованном виде.
— Нет. Я собираюсь присоединиться к их величествам. Узнай, проснулись ли они, — велю, натягивая выглаженную им рубашку.
— Будет сделано, ваше высочество.
Одеваюсь, слыша его удаляющиеся шаги, а сам пытаюсь предугадать реакцию отца на моё заявление. Рад точно не будет. Поймёт ли? Надеюсь. Хотя это ничего уже для меня не изменит. Свои решения я не склонен менять. А в данном случае для меня это смерти подобно. Жить с осознанием, что мог попытаться её спасти, а не сделал, я вряд ли смогу.
— Ваше высочество, ваш отец уже бодрствует и желает вас видеть, — сообщает вернувшийся слуга.
— Отлично, — не став застёгивать камзол, выхожу из своих покоев, намереваясь дать своему королю все основания передать мой статус первого наследника одному из младших братьев, коих благодаря нашей горячо любимой маме у меня имеется целых три вихрастых лба.
Он встречает меня внимательным взглядом из-под нахмуренных бровей. В гостиной больше никого нет, мама, наверное, ещё спит.
— Здравствуй, отец, — произношу с кривой улыбкой и сажусь напротив. — Мне нужно с тобой поговорить.