Найти человека
Шрифт:
… В детстве я привыкла к тому, что нет у меня мамы. В детском доме было очень хорошо. На Новый год мы ходили на елку и в кукольный театр. Для меня тогда он казался каким-то раем… В одном из корпусов детского дома мне понравился рояль. В тихие часы я старалась убегать к нему, очень любила слушать, когда кто-нибудь играл на рояле. Я получила в стенах этого дома все: научилась шить, вышивать, танцевать, любить музыку, играть на мандолине… Но как ни хорошо было в детском доме, и забота, и ласка, а все-таки в свободные минуты мы всегда мечтали, представляли себе своих мам… Сейчас мне просто странно, что все,
Привет вам! Рая Яковлева, а не Пустовалова Надя»
Если Раиса Николаевна переедет в Ленинград, то, должно быть, не сможет она равнодушно проходить по Сердобольской улице, которая на букву «О»,
ТРИ БЫСТРЫХ РАДОСТИ
Удача приходит по-разному. Иногда поиск тянется томительно долго, хотя даже известны имена и фамилии тех, кого ищут. Отклики идут вяло, переписка между предполагаемыми родными длится бесконечно. И когда уже почти перестаешь ждать, почта приносит радостную весть — человек нашелся, сигналы «Маяка» сработали.
А подчас только успеешь объявить ровыск — и радость к людям приходит сразу.
«…13 марта в передаче «Найти человека» я услышала, что меня разыскивает сестра. Царькова Октябрина Константиновна. Если бы вы знали, сколько радости принесло мне это сообщение! Я уже считала, что моей сестры нет в живых, прошло уже двадцать лет, как мы расстались в детском доме. Я ее разыскивала, но ответы получала — «не числится»…»
«… 8 апреля… Мы встретились… теперь мы не одиноки. Сестры Ина и Галя Царьковы».
«…В субботу 9 октября вы говорили по радио, что Анатолий Гладкий разыскивает родного брата Виктора Григорьевича Тарабарова. Я, Тарабаров Виктор, потерял своего брата во время войны. Отец наш погиб, мать Анастасия Илларионовна и сестра Александра Григорьевна все живы и здоровы… Прошу, сообщите брату как можно скорей…
В. Г. Тарабаров»
«… Встретились мы с братом, а мать с сыном 27 октября. Такого радостного дня, можно сказать, не было у нас за все двадцать три года нашей жизни… Второй раз мы встретились 7 ноября, брат приехал с женой и сыном. Встречали праздник почти полной семьей, лишь среди нас не было отца…
Братья Анатолий Гладкий, Виктор Тарабаров».
«… Прошу вас разделить мою радость. Вы передавали, что Бобок Нина Егоровна разыскивает братьев. Так вот, она моя сестра, настоящая ее фамилия Прохоренко. Я с ней списался и через месяц встретился… Вы не представляете, какая была встреча, Я вышел из вагона последним, как мы сговорились по письмам и телеграммам. Сестра прижалась к моей груди, все плакали и радовались нашей встрече».
ИЗ
Сидела на скучном собрании. Почти не слушала докладчика, вяло говорившего о культуре слова. Но когда в его речи услышала: «усилим поиски… мы до сих пор не нашли», я вздрогнула, будто он обратился ко мне с упреком, что я кого-то не разыскала. Для меня теперь слово «поиски» настолько связано с передачей «Найти человека», что я только так его и воспринимаю.
Никогда не надо терять веру в успех.
Николай Иванович Колесников искал брата, имени его не помнил. Откликнулся человек, который по всем приметам мог бы оказаться братом Николая Ивановича. Но вот в чем было препятствие — найденного тоже звали Николай Иванович Колесников. Трудно допустить, что родители дали двум сыновьям одинаковые имена. Я уже готова была отказаться от мысли, что они родные. Но выяснилось, что старшего Колесникова и в самом деле звали Николаем Ивановичем, а младшему Колесникову такое же имя и отчество случайно дали в детском доме.
После встречи два брата так и подписались под письмом:
«С приветом братья Николаи Ивановичи Колесниковы».
Некоторые считают нас волшебниками, переоценивают наши возможности. Один наивный товарищ просит обязательно найти его отца к Первому мая. И уж никак не позднее двадцать шестого, потому что это день его рождения.
Если бы все было так просто, так возможно…
Боюсь, что «Маяк» будет затоплен письмами. Они идут беспрерывно. По многим из них можно себе представить тех, кто их писал. Одни подробно, другие скупо рассказывают о своих переживаниях. Одни говорят громко, другие вполголоса. Иногда слышится не только живая интонация человека, но как бы слышен его вздох и даже виден жест. О горе и радости люди находят собственные слова, пускай и не всегда отвечающие всем правилам синтаксиса и грамматики.
«Мы бросились друг к другу и минут семь, обнявшись, плакали криком». Сказано угловато, но зато как живо и по-своему.
Вспоминаю свою няню, Наталью Борисовну Родичеву. Она дожила до глубокой старости, но речь ее не утратила живости, своеобразия. Она, конечно, говорила мне «ты», но когда разговор заходил о вещах, с ее точки зрения, деловых, — она тут же переходила на «вы». И так несколько раз в одной и той же фразе: «Я тебя жду, жду, дожидаюсь, чтобы сказать — вам звонили, обязательно вам на собрание. Да ты сперва сядь, попей чайку, а потом вы и пойдете, а то останешься не пивши, не евши».
Работая над письмами, позволяю себе только сокращения и некоторую перестановку фраз. Остерегаюсь править стиль — вместе с шершавой фразой может исчезнуть живая интонация. Пересказывая содержание писем, больше всего опасаюсь «беллетристических» комментариев, чтобы не разбавить глубину человеческих переживаний мелкой чувствительностью.
Почерк разборчивый, аккуратный, буква к букве, сразу видно, что пишет учитель. После демобилизации он вернулся к довоенной профессии, но война не стала для него прошлым. Естественно, что его, как учителя, особенно тревожили судьбы детей, и вот сейчас, через столько лет, его обжигает страшное воспоминание: