Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К°
Шрифт:
— Тебе надо самой оттуда уходить. Лучше будет для тебя.
— Куда прикажешь?
— Да хотя бы... санитаркой в городскую больницу. Очень полезная работа. Кстати, вакансий хоть отбавляй.
— К твоему сведению, — резко оборвала она его, — я закончила институт, по профессии — преподаватель, а не санитарка.
— Я знаю.
— А если знаешь, то ты оскорбляешь меня.
— С каких это пор работа санитаркой стала оскорблением?..
Нина схватила свою сумку, лежавшую на столе рядом с раскрытым «дипломатом» и подарками, и со слезами выбежала из номера.
Шаталова
11
«Бейсуг» ушел в очередной рейс, а через день «Амалия» швартовалась в Новочерноморском порту.
...Нина и Марчелло долго гуляли в укромных местах приморского парка и, казалось, обо всем переговорили. Она все время сбрасывала его руку со своего плеча, предупреждая вольности иностранца. Марчелло на какое-то время успокаивался, а потом все повторялось. Нина опасалась, что в парке встретятся знакомые, увидят ее с не в меру темпераментным спутником, и пойдут разговоры... Она предложила пойти в кино. Марчелло охотно согласился.
Из парка они поспешили к ближайшему кинотеатру. До начала сеанса оставались считанные минуты. Ни Нина, ни Марчелло не знали, что им предстоит смотреть. От долгого хождения у Нины гудели ноги. Она не могла дождаться момента, когда можно будет снять туфли на высоких шпильках и протянуть ноги под переднее сиденье.
Вспыхнул экран, побежали первые кадры. Фильм был о войне. Марчелло не знал русского языка, а Нина не могла переводить, чтобы не мешать рядом сидевшим зрителям.
Марчелло догадывался, что в фильме рассказывалось о событиях на советско-германском фронте. И только. Он ничего не знал о жестоких боях, развернувшихся западнее Сталинграда, когда советские войска перемалывали фашистские танковые дивизии, брошенные на выручку армии Паулюса. До Марчелло так и не дошли смысл фильма и взаимосвязанность событий. Но итальянец не мог не заметить, что весь зал находился в напряжении, захваченный трагизмом боев, беспримерным мужеством солдат Великой Отечественной.
Выйдя из душного кинотеатра на улицу, Марчелло облегченно вздохнул, причем сделал это, как заметила Нина, демонстративно. Некоторое время они молчали, а потом моряк спросил, не смотрела ли она итальянский фильм «Грязный мир». Нина смотрела многие итальянские фильмы, но этого она не помнила.
— О чем там?
— Если синьора позволит, то в двух словах?..
— Слушаю.
— Цивилизация ничем не отличается от дикости. Чем выше цивилизация, тем больше звереет человек. Наш постановщик очень хорошо это показал в своей ленте.
Марчелло, позабыв о «двух словах», входил в роль, яростно доказывая ей, что человек кровожаден, уродлив, прожорлив... Редкие прохожие не могли не обратить внимание на взбудораженного, размахивавшего руками
Упоминание Муссолини, да еще в такой связи, насторожило Нину. Она, как и все советские люди, связывала это имя со всем тем, что вмещалось в слове «фашизм». Рассуждения Марчелло ей были неприятны. А тот сейчас словно взорвался. Воспоминание о «Грязном мире», видимо, понадобилось ему, чтобы провести некую параллель с советским фильмом. Шаталова почувствовала это, но возражать не стала, только постаралась его успокоить.
— Ты можешь потише? Люди оглядываются...
Марчелло сбавил тон, осторожно положил руку на талию подруги. Нина не сопротивлялась.
— У вас любят говорить о войне и показывать военные фильмы, в которых слишком много убивают. Нельзя постоянно тревожить людей. Нужны развлекательные фильмы, чтобы люди наслаждались ими, веселились, отдыхали.
Вступать в спор на улице Нина опасалась, боясь привлечь внимание прохожих. Решила перевести разговор на другую тему.
— Ты мне ни разу не говорил о своей жене...
Рамони не понравилось вторжение в его личные дела. Ему вообще неприятны были расспросы о его покойной жене, кто бы их ни затевал, но надо было как-то реагировать на этот неожиданный вопрос.
— Жена моя погибла в автомобильной катастрофе, — с заметным недовольством сказал Марчелло, — а о дочери я тебе говорил.
После этого он надолго замолчал, но Нину не отстранил от себя, а только дал понять, что не хотел бы продолжать начатый ею разговор. До дома, где Шаталова проживала с матерью и отчимом, было еще далеко. Нина теснее прижалась к итальянцу, как бы стараясь сгладить свою неловкость с вопросом. Марчелло оттаял и уже через несколько минут предложил ей обсудить пути переправки сундука с ее приданым в Италию, чтобы избежать таможенных формальностей.
Нина прыснула от смеха, но тут же опомнилась... А вдруг это серьезно — намек на предложение по-итальянски. Как это делается у итальянцев, она не знала, представляла их жизнь в основном по фильмам и по нескольким прочитанным новеллам современных авторов.
Весь дальнейший разговор, как его ни направляла Нина, свелся к рассказу Марчелло об итальянских свадебных обрядах. Увлеченно рассказал о том, что в некоторых областях в тот момент, когда невеста разламывает свадебный пирог, один из гостей залезает под стол и пришивает подол ее подвенечного платья к брюкам жениха, что символически закрепляет нерасторжимость брака.
— А церковь у вас есть? — вдруг спросил Марчелло.
— Конечно, есть, — сказала Нина, ожидая, что дальше он заговорит о венчании.
Ее ответ прозвучал для него как открытие.
— А ты ходишь в церковь?
Нина в церкви ни разу не была даже с экскурсией. Правда, однажды, проходя с подругой мимо, они заглянули в открытую дверь. Все внутреннее убранство ей показалось похожим на театральную бутафорию. После этого ее никогда не тянуло в церковь, но она не решалась признаться в этом Марчелло.