Найти и уничтожить
Шрифт:
– Дробот, – машинально ответил тот, зачем-то добавил: – рядовой, – и уж совсем не в тему прибавил: – Рома.
– Значит, знакомы будем, – кивнул полицай. – Так вот, Рома, я ведь сперва с остальными рванул. Никто ж не думал, что советы… ну… наши… а, ладно! Никто ж не знал, что вернутся. После Сталинграда, конечно, продвинулись вперед, немец замандражил, и все равно, не прикинули мы здесь, что так быстро все. Курск вон в феврале взяли, а сюда, в Хомутовку, недели две как вошли. Прорвались, я так
– Военный?
– Воевал, – ухмыльнулся Чумаков. – Не сейчас, в финскую. У меня ведь, у нас… ну, у бати, значит, в деревне, тут недалеко, хозяйство было. Сперва единоличником, потом с колхозом стал тянуть. Раскулачили, в Сибирь. Сестра в город с уполномоченным сбежала, брат куда-то завербовался, туда же, в Сибирь, только города им строить… Я в армию, как срок пришел. Кое-что про войну знаю. Демобилизовался, считай, сразу после финской, живу себе тут тихонько. Когда опять война, твою мать…
– И что? – История Чумакова начала живо интересовать Романа.
– Ниче! – огрызнулся тот. – Поначалу броня, от МТС. После сняли, солдат не хватает. Не ждал, пока забреют, собрался да и мотнул в лес. Думал, отсижусь, потом подамся в деревню, к родне, там спрячут. Немцы пришли, вернулся… Так вот…
– Значит, сдался сам? – переспросил Дробот не столько потому, что ему действительно была интересна история своего сокамерника, сколько для поддержания разговора: сидеть в полумраке и молчать, терзая себя глупыми мыслями, считал в сложившейся ситуации не слишком нормальным для себя.
– Ага. Надоело по лесам сидеть. Долго бы просидел, как думаешь?
– Не знаю…
– О, вот и я так же… Надоело все до чертей собачьих! Пускай судят. Власть надолго поменялась, как я полагаю. Сколько кору грызть, год, два, десять? Нет, брат, шалишь: шлепнут – так шлепнут. Нет – отсижу сколько надо и выйду. Крови на мне не больше, чем на других. Не вешал, не расстреливал, а вот рядышком – да, стоял. На облавы ходил, на обыски, конвоировал арестованных. Отвечу, скорей бы только, утомился…
Видно, Чумаков говорил об этом не раз и не два. Роману показалось, что новый сосед и, соответственно, новый слушатель – только повод очередной раз высказать такие вот мысли вслух. Он понимал: вчерашнему полицаю молчать было даже тягостнее, чем ему, то ли дезертиру, то ли провокатору, то ли недавнему партизану.
– Давно тут?
– Пятые сутки. Мы, считай, друг за дружкой сюда попали. И все знакомцы.
– Во-во, про дружка своего еще расскажи, человек не знает! – снова вмешался из своего угла спекулянт Уваров.
– Слышь, олень сохатый, глохнул бы, в натуре! – подал, наконец, голос третий сокамерник. – В дерьме утоплю, сука! Давно нарываешься!
И в голосе прозвучала неприкрытая угроза: так шипит ядовитая змея, когда хочет атаковать. Вообще-то Дробот никогда не видел ядовитых змей, разве гадюк в лесу, и то очень редко, к
– Из блатных? – спросил он.
– Т’е какая печаль? – Цыкнув щербатым зубом, парень сплюнул тонкую цевку слюны рядом с собой на земляной пол.
– Вместе вроде сидим…
– Вот вроде и сиди, – в тон ему ответил востроносый. – А ты, чушка, станешь без дела гундосить – точно утоплю, и ничего мне не будет, по’эл?
– Кончай, Ворон, – устало проговорил Чумаков. – Вишь, он тихо сидел. Затюкал ты барыгу-то совсем, пока вот человек новый не появился. Осмелел, думает, товарища надыбал.
– Я сам по себе, – быстро пояснил Роман. – Как вы тут сидите, чего с кем делите, мне печали нет.
– И все равно расскажи, за че попал, – назидательно проговорил тот, кого назвали Вороном. – Люди тебе тут, как попу на исповеди.
– До выяснения, – уклончиво ответил Дробот.
Странно. Похоже, такой ответ Ворона удовлетворил.
– Солдатик, я так посмотрю. Накосячил чего в войсках?
– Вроде того, – согласился с его выводом Роман.
– Ясно. Чтобы ты понимал, солдатик: мы вот тут, – востроносый обвел рукой помещение, – чалимся все вместе вообще случайно. Таких не положено вместе держать. Только других мест нет, крытую разбомбили, прямой наводкой. Сидел бы там вот этот олень – амба, – он кивнул в сторону Уварова.
– Точно, – подтвердил Чумаков. – Советский артиллерист удружил. Была в поселке тюрьма. До войны милиция пользовала, потом ее под гестаповскую приспособили. Старое здание, не сейчас строили, до революции еще арестный дом был. Так что товарищам негде содержать арестованных в поселке, кроме как здесь.
– И что, за это время с вами так ничего не решили?
– Некому решать толком, – охотно пояснил знающий Ворон. – Говорю, недели две как советские в Хомутовке. Власти толком нету, комендант уже два раза поменялся. До нас просто руки не дошли. Так, дергают когда в комендатуру, чего-то спросят, абы спросить, и назад. Кормят, и то ладушки.
– Интересно, – Дробот устроился поудобнее. – Вот вы все время «советский, советский». Сами-то вы какие будете?
– С Чумой ясно все, – хохотнул Ворон. – Насчет барыги суд пускай решает, если он уже есть где-то, этот суд. А касаемо меня, так я сам по себе. Ни советский, ни немецкий. Русский, курский, если так говорить.
– Из Курска сам?
– Вообще из Орла. А в Курске долго чалился, вот как в последний раз вышел перед войной. Вор я, так тебе понятно? Ни под кем не бегал бобиком, ни под коммунистами, ни под немцами.