Найти себя
Шрифт:
Правда, от трех десятков телохранителей отбояриться не удалось, равно как и от двух дополнительных медиков – Генрика Шредера и Иоанна Вильке, а то вдруг с наследником престола случится некая хворь. Но это уже детали.
Кто бы видел, какой неподдельной радостью озарилось лицо Федора, когда он впервые услыхал о том, что мои переговоры с его батюшкой завершились успешно. Да и потом, спустя несколько дней, когда мы после тщательных сборов выехали из Москвы, он чуть не подпрыгивал в своей карете.
Да-да, карете. Способ передвижения Борис Федорович тоже оговорил. А вслед
Чего только там не было.
Ладно, рукомойник с серебряной лоханью. Пускай тоже из разряда лишнего, коль речушка под боком, но куда ни шло. А в остальном…
Одна постель чего стоит. Роскошные пуховые перины числом не менее пяти, а может, и побольше. К ним все соответственно – огромадные подушки, теплые стеганые одеяла и так далее.
Что до одежды, то тут еще хлеще. Куда Федору добрый десяток расшитых золотом и жемчугом кафтанов и ферязей?! Где и перед кем он будет в них рассекать?! Рубах тоже не менее двух десятков. Да что рубахи, когда, невзирая на летнюю жару – конец июля выдался знойным, в отдельном сундучке поверх внушительной стопы холодных портов [117] и рубах были заботливо сложены пяток… шапок.
– Кто собирал царевича? – грозно спросил я у сконфуженного дядьки Федора Ивана Чемоданова. – Покажи-ка мне этого умника! Очень хочу на него посмотреть!
117
Холодными портами называли нательное белье.
Дядька застенчиво ковырнул землю носком сапога и упрямо заявил:
– Завсегда так-то сбираемся, егда на богомолье в Троицкую обитель следуем. И без того самое нужное.
– Пять шапок – тоже нужное? – хмуро осведомился я.
– А ежели случаем спадет с него, да в грязюку? Нешто можно царевичу в чумазой ходить?
Так, все ясно. Случай тяжелый, можно сказать, клинический, потому обсуждению не подлежит, не говоря уж о попытках перевоспитания. Придется бороться путем метода обхода и надувательства – иные средства неэффективны.
– Дак мы и без того изрядно чего оставили, – перешел в контратаку дядька, неверно восприняв мое молчание. – Мы вона и…
Вообще-то, если его слушать, выходило, что Федор выезжает куда-то на пикник, а не в летний полевой лагерь, который школа мужества и школа ратного мастерства.
Ну и ладно – вот доберемся до места, а там начнем исправлять ситуацию в нужную нам сторону.
Чемоданов то и дело с подозрением косился на меня, очевидно предчувствуя, что с самого первого дня все пойдет совершенно иначе, не по цареву хотению, а по моему велению. Помощи же ему не предвиделось, заложить меня было некому, а потому он то и дело скорбно поджимал губы, а на каждом ухабе, на которых карета подлетала вверх, боязливо крестился и неодобрительно покачивал головой.
Однако подлинные страдания дядьки начались со второй половины пути, когда я, подмигнув царевичу, невинным тоном предложил сменить способ езды на более приятный, то есть сесть на верховую
– И я, и я тож, – засуетился дядька.
– А как же, – не стал я возражать.
Но угнаться за арабскими скакунами, на которых восседали мы с Федором, его кляча была явно не в силах. Некоторое время его истошные вопли еще слышались где-то позади нас, но потом и они затихли.
– А он не заплутает? – озабоченно оглянулся Федор.
Я лишь улыбнулся в ответ. Двое сопровождающих, которые предусмотрительно оставались с Чемодановым и знающие дорогу от и до, никогда бы не позволили это сделать. Разве что специально и ненадолго – на денек-другой, но не сегодня.
Вот от трех десятков царских телохранителей освободиться нечего было и думать. Тут я даже и не пытался. К тому же оно и не имело смысла – дюжие немцы четко помнили инструкцию повсюду сопровождать и – в случае нужды – защищать Федора от покушений, лихих людей и прочих опасностей. А пока на царевича никто не собирается нападать, им было на все остальное наплевать.
Теперь предстояло определиться с распорядком дня младшего Годунова. Мой идефикс заключался в том, чтобы он вначале прошел через все занятия и спортивные упражнения, которые входили в программу моих ратников, то есть пообтерся среди своих подчиненных. Я надеялся, что этот первоначальный этап надолго не затянется, поскольку сам царевич времени в мое отсутствие даром не терял.
Пока меня не было в Москве, он старательно выполнял весь тот нехитрый комплекс силовых упражнений, который я ему показал перед отъездом и для которого не нужны никакие спортивные снаряды. Правда, с ловкостью и многим другим у него все равно оставались проблемы, но силенку он подкачал хорошо, как руки, так и пресс. К тому же ему и от природы было дано изрядно, а коли имеется фундамент, то возвести на нем стену куда проще.
А уж потом, когда он все это освоит, должна была последовать и учеба по освоению сугубо командных навыков.
Кроме того, царевичу предстояло ночевать отнюдь не в том тереме, который был специально выстроен для него буквально за десять дней до приезда.
Разумеется, все должно проделываться тайно, ибо стоит мне только огласить все, к чему я собрался приохотить Федора, особенно на первоначальном этапе, как сразу, в тот же миг полетел бы гонец в Москву. И донос был бы такой, что при всем своем завоеванном у Годунова авторитете мало бы мне не показалось.
Нет, опалы бы не последовало – не тот Борис Федорович мужик, чтоб лишаться истинно верных и умных людей (ух какой я скромный!), но на всей идее со Стражей Верных можно было ставить большой и жирный крест.
Ситуация, над которой я ломал голову чуть ли не с самого первого дня пребывания в лагере, еще до того, как меня вызвал в Москву царь, была практически безвыходная.
Я, разумеется, распорядился проделать в тереме, близ опочивальни царевича, потайной ход, который выводил напрямую на улицу, но что проку? Вывести его незаметно этим ходом на ту же спортивную площадку можно, но рано или поздно кто-то из приближенных непременно его засечет, а по закону подлости скорее рано, чем поздно.