Назад в СССР

Хлебов Адам

— Нельзя.

— Я все же спрошу. Доктор, а что вы завтра вечером делаете? Можно я вас приглашу в кафе-мороженое?

— Ты завтра вечером занят.

— Это чем же еще?

— Своим лечением. Ты будешь находится здесь недельку. Полежишь, полечишься. А там как зав. отделением решит.

— Вы же сами сказали, что нет сотрясения.

— На первый взгляд нет. Но тебя побследуют и поставят диагноз. Если сотрясения нет, то держать тебя тут никто не станет.

— А может сейчас меня опустите доктор?

Меня дома ждут, у меня на носу выпускной и к вступительным готовиться надо, — я вспомнил, что июнь, а значит десятиклассники готовятся поступать в ВУЗы.

— Не имею права. Больница теперь в ответе за твое здоровье. Раньше надо было думать, когда в драку лез, о доме и экзаменах. Написано заступался, хоть красивая была?

— Как ангел чистой красоты. Но вы все равно красивее и привлекательнее. Вы… Вы просто богиня, — я широко улыбался.

Доктор хмыкнула.

— Как гений чистой красоты, а не ангел. Чему вас учат? Ты определись, кто тебе больше нравится богини или ангелы.

Она придвинула к себе дисковый телефон и набрала на нем три цифры.

— Анечка, это Наталья Филипповна из приемного. Забирай больного.

— Доктор вы прекрасны и коварны одновременно, это огненная смесь. Мужчины такое обожают. Но вы поступаете несправедливо, отвергая меня. Я думаю, вы будете сожалеть об этих минутах всю свою жизнь. Кстати, можно позвонить?

— Болтун, — было видно, что мои заходы ее забавляли, она не относилась к ним серьезно, но я чувствовал, что ещё чуть-чуть и у меня появится первый друг.

— Доктор, вы простите меня. Вы, правда, очень красивая. Я понимаю, что разница в возрасте. Я хотел тут одной… — я сделал паузу, —нос утереть, поэтому вас приглашал.

— Это кому?

— Да сложная история…

— Что прям сердце разбила?

— Ну не разбила.

Я не знаю откуда у меня эти тайные ключики от женских сердец, но к моменту прихода Анечки, доктор приемного отделения Маркарова Наталья Филипповна пообещала сходить со мной и в кафе-мороженное и на дискотеку, после того, как меня выпишут.

— Доктор, скажите, а с вашего телефона можно позвонить домой? А то моя родня волнуется.

— Нет, это внутренние, но вестибюле есть таксофон, с него можешь и позвонить.

Она протянула мне медную монетку достоинством в две копейки, которую вытащила из красивой хрустальной пепельницы, наполненной мелочью.

Анечка оказалась пухлой, розовощёкой медсестрой с надутыми ручками.

Она оглядела меня с ног до головы с наигранным подозрением.

— Это он больной? — она фыркнула, — что-то не видно. Пошли, пациент.

Она разочарованно отвернулась и зашаркала тапочками на своих толстых ногах с сторону лифта из которого появилась. Я поблагодарил врача приемного отделения и последовал за ней.

Когда мы

дошли, я обернулся и увидел, что доктор задумчиво смотрит нам вслед.

Двери лифта отворились, и я вошел в него вслед за медсестрой.

Она заглянула в мою карточку, которую держала в руках.

— Тебя рвало, Бодров?

Я не понял вопроса. И переспросил.

— Что простите?

— Блевал, спрашиваю?

— А. Нет. То есть, я не знаю. Не помню.

— Понятно.

— Анечка, можно вопрос?

— Кому, мне? — она неодобрительно посмотрела на меня, и нахмурив брови коротко спросила, — ну?

— Я вот еще не помню какой сейчас год, не подскажете?

— Вот дают, гхм, — она возвела глаза вверх к плафону лифта, и я увидел ее могучий второй подбородок. Не жалеют себя медсестры в советских больницах, — год сейчас восьмидесятый. Какой же еще? Головой что ли ударился?

— Спасибо, большое! — я постарался добродушно улыбнуться, — вы просто прелесть.

— Так уж и прелесть, знаю я вас всех. У вас только одно на уме, — она зарделась, видимо не часто слышала комплименты в свой адрес.

Уж не знаю, что имела в виду Анечка — я точно и не помышлял ни о чем таком.

Я решил с ней подружиться, на всякий случай, мало ли как повернется жизнь. Мне может пригодиться медсестра в городской больнице.

— Анна Сергеевна, вы не подумайте плохого. Я из самых добрых побуждений. Пойдете меня за меня замуж, когда я закончу школу и получу аттестат зрелости?

— Вот дурной, — она зацокала языком, вытаскивая из хебэшного мешка комплект постельного белья и пижаму, — пошли покажу тебе твою палату.

— Я это, можно мне спуститься позвонить домой? Мои переживают.

— Вообще в это время нельзя. Режим. Хождения запрещены, но если ты тихо…

— Я тихо.

— Знаешь, как по лестнице дойти?

Я кивнул.

— Переодевайся, и чтобы тебя никто не слышал и не видел. Под мою ответственность, а то выговор мне будет. Понял?

Она завела меня в шестиместную палату отделение первой хирургии и указала на кровать у окна. В палате не горел свет, но освещения из коридора было достаточно для того, чтобы видеть все внутри.

Четыре койки в палате пустовали. На них лежали не застеленные матрасы и подушки. Анечка вручила мне постель и полосатую бело-голубую пижаму. Она была ношеной с потертостями на рукавах, но чистой.

— Курить только в туалете! Он в конце коридора. Подъем в 7-мь утра. Ходячие завтракают на кухне. Носить не буду.

— А я и не курю. Про ходячих — понял.

На шестой койке рядом со моей лежал худой дед лет семидесяти со впалыми глазами. Он проснулся и обернулся на голос Аннушки.

— Простите, — произнесла шепотом медсестра, потом обернулась ко мне и спросила: — ты спортсмен что ли?