Наживка для крокодила
Шрифт:
Поэтому, когда передо мной предстали двое знакомых из ГУВД, я отправил их к следователю прокуратуры Юре Вязьмину. Через полчаса общения с ним они вообще забудут фабулу дела и начнут спрашивать друг у друга:
– Так кого же все-таки Тен «замочил»?
Двое, заметно скиснув, исчезли. Видимо, их успели предупредить в Главке об опасности, которую представлял следователь прокуратуры Центрального района Вязьмин. Вместо них появился Валерка Жмаев.
Я вскинул на него взгляд… Валера был белее школьного
– Ты Гольцова куда-нибудь посылал?..
Воздух перестал поступать в мои легкие.
– Ты посылал куда-нибудь Гольцова?! – кричал он мне в лицо, а я видел лишь вздувшуюся вену на его шее…
– Андрюха, ты посылал?..
– Где Леха?! Где он, мать твою?!
Отлетевший за мою спину стул громко загремел по полу. Он упал на том месте, где еще недавно катался Веня…
– Андрюха, Лешку порезали…
– Где? – глухо спросил я, не слыша самого себя. Я прекрасно знал, где порезали Леху. Я понял это сразу, едва увидел белое лицо Валерки…
– Стофато, одиннадцать. Во втором подъезде.
Квартира двадцать семь. Жмаев этого еще не знает, но это знаю я.
Я выбежал из райотдела. Ветер хлестал меня, как подлеца, по щекам. Он плевал мне в лицо острыми иголками колючего снега и выл в уши…
У самой больницы мне пришлось остановиться. Я не в силах был больше бежать. Окинув взглядом двор, увидел полуразрушенную лавочку. Приложив последние усилия, я заставил себя сделать еще несколько шагов на непослушных ногах.
Леша. Леша… Будь я проклят…
Отдышавшись, я наконец смог намотать на шею шарф и застегнуть куртку. Кажется, прошло. Все, Горский, успокойся… Начни мыслить рационально…
Подходя к двери больницы, я понял, что не может быть никакой рациональности, пока я не увижу своего опера. До тех пор пока я не взгляну ему в лицо, я не смогу вообще мыслить. Передо мной стояло лицо Гольцова. Он смотрит на меня своими серыми глазами и говорит: «Андрей, я был на Стофато, похоже, что там дело нечисто, раз меня ударили два раза ножом в шею».
Я тряхнул головой, открыл глаза, а Леша продолжил: «Ты прости, Андрей, что я тебе не могу сказать, кто это сделал»…
«Мне очень больно, Андрей… Мне так больно, что хочется разреветься. Но я и этого не могу. Ты прости»…
– Он в операционной, – сообщила мне медсестра. Дура набитая, да где же ему еще сейчас быть?! Разве я ее об этом спрашивал?!
– Вы сумасшедший, – произнесла она, отшатнувшись. – Я скажу главврачу, чтобы он вас попросил уйти из отделения.
– Извините… Я не хотел вас обидеть. – Я взял ее за рукав хрустящего халата, пахнущего процедурной. – Это мой друг. У меня он, наверное, единственный друг.
Я сжимал в кулаке ее рукав, и не
– Отпустите мой рукав, – попросила девушка. – На нас смотрят. Вы похожи на ревнивого мужа медсестры, который пришел на работу к жене для выяснения отношений.
Глупость, которая меня отрезвила. Способность мыслить не вернулась, но прошел шок.
– Пойдемте со мной.
На этот раз под руку был взят я.
Зачем я пошел, не знаю, однако через мгновение медсестра ввела меня в дверь напротив операционной и усадила на кушетку.
Запах валокордина. Это мне знакомо. Придется выпить, иначе она может на самом деле вызвать главврача, а тот с нами, ментами, не церемонится. Дело в том, что он вообще ни с кем не церемонится. Вылечу из отделения, как пробка из бутылки…
Сколько прошло времени?..
Я приоткрыл глаза и оторвал затылок от стены. Валокордин ли то был?
Увидев приоткрытую дверь в операционную, я очнулся окончательно. Неужели Лешку увезли? Куда?!
Два шага – и я у палаты.
– Да сядьте вы в конце концов! Что вы прыгаете, как заведенный?
– Где Леха?!
– У вас что, амнезия? – Девушка держала в руке металлический пенал с инструментами. – Я же минуту назад говорила вам, что он на операции!
Все, что тогда умещалось у меня в голове, – Гольцову будут делать операцию не меньше трех часов. А я, оказывается, только что пришел.
Дверь прикрыли, и мне осталось лишь считать квадратики на рифленом стекле. Я сидел на кушетке перед операционной, а мой друг Гольцов лежал обнаженный на столе в палате, и в его шее копошились руки, блестящие от крови. Кровь блестела на резине, издевательски напоминая о том, что во благо это делается или нет – она все равно будет блестеть одинаково весело и живо…
Я снова закрыл глаза.
Тот вечер был самым длинным в моей жизни. Я не забуду его никогда, как никогда не забуду Лешку.
– Мы пойдем домой или нет, Гольцов? – спросил я, смеясь.
Алексей сидел напротив меня на столе и рассказывал о том, как борется с алкоголизмом тестя. Рассказ сводился к тому, что все методы испробованы, а, по мнению Гете, «когда же все испробованы средства, тогда разящий остается меч».
– Двенадцатый час ночи уже, Леха!.. – смеялся я, слушая о нетрадиционном методе лечения – «батарея плюс наручники».