Назло богам, на радость маме
Шрифт:
Теперь построились. Равняйсь! Смирно! Налево! Бегом марш! Темп, темп! Не сачковать! Мало ли у кого чего болит! А нефига было мой «выхлоп» переводить в свою головную боль! Топтыгин, не отставай, а то сверху сяду! Будешь бежать с отягощением! Хотя что это за отягощение? Ладно, бревно с собой возьму! Вот так, молодцы! Нет, далеко я вас не погоню, что я зверь, что ли? Километров пятнадцать пробежим для начала, а там посмотрим. Если головенки бедовые болеть не перестанут, добавим! Как это, уже не болят?! Нет, пятнадцать — это самый минимум! Стандартная разминка, мышцы в тонус привести. Не сачкуй, не мог ты еще устать, трех километров не пробежали!.. Ты же русский спецназовец! Как, откуда знаю?
Ну вот и ожили! Можно обратно. Бежим, мальчики, бежим! Можно чуть-чуть сбросить темп! Чуть-чуть я сказала! От меня отставать нельзя, я и так еле плетусь! Поплыли! Молодцы! Теперь побежали! По дороге обсохнете! Ножками, ножками работать, финиш уже близко! Ускорение в горку! Хорошо! Прибыли!
Не падать на землю! Походили, восстановили дыхание. Как головки? Не болят? Вот и отлично! Бег на средние дистанции — лучшее средство от похмелья! А теперь, мальчики, рассказывайте, как вы дошли до жизни такой. А нормальную тренировку попозже устроим.
Садюга! Извращенка! Сержант в юбке! То есть, без юбки! То есть, в штанах! То есть, я запутался! Одним словом, сержантка! Даже старшая сержантка! Страшная!!! Чокнутая солдафонка! Экстремалка! Чудовище!!!
Нельзя же так над людьми издеваться! И над зверьми тоже! Где это видано, с похмелья по воде бегать и кроссы плавать?! И так хреново, а тут еще этот кошмар на мою больную голову!.. А ведь считал, что она ко мне хорошо относится! В любви признаваться собрался! Спасибо, топтыгин не пустил! Между прочим, косолапый тоже о ней заботился, сон девичий нарушить боялся!
А она?! Водой! Холодной! Из ручья!! Сплошным потоком!!! Нитки сухой не осталось! А у топтыгина — шерстинки! Еще спасибо мишке, удержал на месте, а то бы унесло в неведомые дали, в Черное море впадать! И после этого забег пятнадцать километров! Да какие пятнадцать, там все сто будут! И заплыва верст по десять! Нет, погоди, так мы до Киева бы добежали-доплыли! А что? С нее станется! Садюга!
Сама даже не запыхалась! Словно не носилась по лесу, издеваясь над несчастными нами, а на романтическую прогулку ходила! А ведь с оружием бежала! Точно, тесак и автомат тащила! Когда плыла, пукалку эту над водой держала! Небось, удовольствие от бега получает! И от издевательств над больными людьми! Извращенка!
Похмелье она, видите ли, из нас выбивала! А гуманнее нельзя? Столько нормальных способов есть! Нет, чтобы разбудить нежным поцелуем… Или хотя бы просто разбудить! Чарочку поднести на опохмел… Или фляжечку… Нет, отобрала! Совсем! И вообще! Солдафонка! Чокнутая!
Правда, тошнота прошла. И голова не болит. Зато всё остальное! Сколько же в человеческом теле мышц, хороших и разных! И все болят! Как есть, все! Мама, роди меня обратно! Мне пло-охо!.. Я умира-аю!.. Сержантка! Страшная!!!
Топтыгина, бедолагу, совсем загнала! Даже не шевелится! Бедный животный… И я бедный! Она одна богатая и здоровая! Хорошо хоть, сейчас не трогает…
— Мальчики, кушать будете?
Ну вот, теперь трогает… Чудовище! Кушать? Хорошо бы… Но это же надо встать. Или хотя бы сесть! А вот ка-ак сяду!
Но только поднимаю голову и смотрю на топтыгина. А медведь-то поднялся! Нет, лег! Опять встал. Снова лег. Встает и падает. Падает и встает. Всё-таки, встаёт. Ему проще, ног-то четыре. А я… А что я? Я не хуже! Волхв я или когда? Мы по жизни ближе к природе. Вот перевернусь на живот, соберу в кучку конечности… Больно-то как!.. Но жрать хочется!.. Встаю на четвереньки, и бок о бок с мишкой ползу к костру. Чудовище, довольно щебеча, раскладывает по тарелкам кашу.
Вскарабкиваюсь на бревно и вою:
— Витька-а, за что-о?!
— Было бы за что, вообще б убила! — нежно поет девчонка. — Ты покушай, милый, сразу полегчает. Хорошая кашка, манная! — вылавливает что-то из тарелки. — С комочками…
— Что?! — с детства терпеть не могу манную кашу! Особенно, комки! — Да иди ты!
— Ты что, обиделся? — совершенно невинные глаза и тарелка с гречкой в руках. — Я же пошутила!
Ни хрена себе шуточки! Садистка!!!
— Грешно смеяться над больными людьми.
Витька с виноватым видом всовывает мне миску, садится рядом и гладит по голове, приговаривая:
— Ну не сердись! Поешь спокойно, какао попьешь, а потом поговорим. Ладно?
Поешь тут спокойно, когда пальцы не слушаются, а некоторые к боку прислонились.
— Ладно…
По мере опустошения миски немного отпускает. А после какао… А это откуда? Ничего не понимаю! А впрочем, что я там вчера спьяну напридумывал? Зачистку динозавров? Это ж надо так ужраться! Хотя не удивлюсь, если угадал. Девчонка уже снова у костра.
— Вить, ты ничего не хочешь мне рассказать?
— А что ты хочешь услышать?
— Например, как ты сюда попала?
— На медведе приехала!
Испытываю стойкое ощущение дежавю.
— А к медведю?
— Он сам пришел!
Разговор двух дебилов. Девочка-то дурака валяет. А вот я, похоже, немного не в форме. То есть до полной неадекватности!
— Витя, ответь мне на один-единственный вопрос: как, зачем и почему ты попала в десятый век?
— Это три вопроса, — и глаза невинные-невинные… — Ну хорошо, не сердись. Только ты уверен, что в состоянии усваивать информацию?
Киваю.
— Давай тогда сначала разберемся, как ты здесь оказался.
Непроизвольно имитирую рев разъяренного топтыгина. Витька мгновенно оказывается рядом, обнимает себя моей рукой и заглядывает в глаза:
— Игорь, я не запираюсь. Просто твоя история — начало, а моя продолжение! С начала же лучше, чем с конца!
И не возразишь ведь. Беру себя в руки. Либо мы с этой девочкой заодно, и тогда скрывать нечего, либо я уже труп. Даже славянское ушу не поможет.
— Ладно. Лежу себе в больнице, никому не мешаю, раздумываю: сразу помереть, или погодить пока. И вдруг невесть откуда возникает выживший из ума старикашка и сообщает: «Я есмь Перун, бог-громовержец». Я его сначала за глюка принял. Что еще может из воздуха соткаться и такое нести, да еще заговариваться. Так ему и сказал. А сморчок расшумелся, руками замахал, заискрил весь. «Ты подыхаешь, — орет. — Но я тебя отправлю в тело своего верного волхва, что в десятом веке жил, да разумом скорбен стал. Выполнишь то, что Любомудр не успел: найдешь Алатырь-камень и отнесешь в Киев, в главное капище. А за то жить будешь в Любомудровом теле долго и счастливо». И сгинул. Ну, я плюнул и забыл. Мало ли что померещится. А очнулся здесь. Вроде я, а вроде и не совсем. Память волхва во мне. И умения новые появились, — мой взгляд падает на посох.