Назло (сборник)

Токарева Виктория Самойловна

Молодой парень поднялся навстречу Егорову. Остальные остались сидеть и не изменили выражения лица.

– Они не знают по-русски, – сказал парень. – Я буду переводить.

– Вы откуда? – доброжелательно поинтересовался Егоров.

– Из Местии. Мы сваны.

Егоров вспомнил, что Сванетия – горная страна, и люди, как их природа, суровы и сдержанны. Там не принято выражать своих чувств. Женщина протянула Егорову листок. Это была выписка из истории болезни. Диагноз оказался суров: рак нёба.

Егоров

не стал говорить лишних и нелишних слов, поскольку родители в них не нуждались, к тому же не понимали по-русски. Он молча поставил перед собой девочку, попросил раскрыть рот. Девочка поняла, доверчиво распахнула рот, открыв белые, как сахарочек, зубки. В отличие от родителей у девочки было совсем неплохое настроение. Посреди нёба – довольно большая опухоль с некротическим пятном посредине. Егоров потрогал ее пинцетом. Опухоль была нетипично плотной. Егоров вглядывался, вглядывался в нее – так прошла целая минута. Девочке надоело стоять с раскрытым ртом. Она захлопнула его и хитро посмотрела на Егорова.

– А ну-ка открой еще разочек, – попросил он.

Девочка послушалась. Широко распахнула рот. Егоров подвел пинцет под опухоль. Потянул вниз. Раздался влажный чмокающий звук, и опухоль отделилась. Это был пластмассовый глаз от куклы. А то, что он принял за некротическое пятно, – черный зрачок, нарисованный на пластмассе. Видимо, в один из дней девочка засунула в рот полусферу глаза и присосала ее к нёбу. Поверхность была гладкая и не мешала девочке, она прекрасно с этим глазом ужилась.

– Все, – сказал Егоров. – Идите домой.

– Вы отказываетесь от операции? – спросил парень. – Нам сказали: вы возьметесь. Нам сказали: если не вы, то никто.

– Диагноз ошибочный, – объяснил Егоров. – Это не опухоль. Это глаз от куклы. Инородное тело. А ребенок совершенно здоров.

Переводчик перевел.

Девочка подошла к родителям, раскрыла рот. На том месте, где была «опухоль», осталось синюшное пятно.

У них не принято выражать не только горе, но и радость.

Родители остались сидеть в прежних позах, но сумасшедшая радость, взметнувшаяся в них, напирала на их глаза. Они сидели с вытаращенными от радости глазами.

– Можете идти, – разрешил Егоров.

Они поднялись, но не уходили. Егоров догадался, что они хотят дать ему деньги. Но он не брал деньги за чужое невежество.

Наверняка Егоров был не первый врач, к которому они обращались. И никто не сумел отличить опухоль от инородного тела. Егоров читал лекции на курсах усовершенствования врачей и видел этих «специалистов», приехавших из глубинок. Он знал, что такое может быть. Уровень современных «земских врачей» ужасающ.

– Идите, – мягко сказал Егоров. – Ничего не надо. Я ничего не сделал.

Они продолжали стоять: то ли не понимали, а может, не могли двигаться от радости. Большая радость, как и большая боль, действует

как шок. Егорову некогда было пережидать шок, а выпроваживать было неудобно. Он попрощался за руку с девочкой и вышел из кабинета. На ходу сказал Симе:

– Проводите их, только повежливее.

Лифт был занят. Егоров пошел пешком на седьмой этаж, шагая через ступеньку, как школьник. Чужая радость заразительна. У него за плечами как будто выросли крылья. Спал он мало, но чувствовал себя молодым и ясным.

Егоров вбежал в отделение. Здесь его интересовал определенный ребенок. Его привезли из Комсомольска-на-Амуре. Ребенок родился двуполым. В древности такие особи считались совершенными, их называли именем двух богов: Гермес и Афродита. Сейчас это воспринимается как порок развития, который следует устранить. Надо было определить пол и сделать ребенку операцию. Рентгеновские снимки показывали одинаковые возможности.

Завотделением Галина Павловна – большая и теплая, как русская печь – находилась в своем кабинете. При виде Егорова вспыхнула, как старшеклассница. Она была тайно, по секрету от самой себя, влюблена в Егорова. Ему это нравилось.

– Невропатолог смотрел? – спросил Егоров.

– Смотрел. Вот заключение. – Галина Павловна протянула заключение. – Невропатолог считает: из этого ребенка не получится полноценный член общества. Зачем тогда оперировать? Мучить зря.

– А ну-ка позовите его, – попросил Егоров.

Заведующая вышла и через минуту привела человечка четырех лет с носиком, как у воробышка, большими рыжими глазами. В этом возрасте пол почти не заметен, но челочка надо лбом указывала, что родители воспринимают его как мальчика. На нем была больничная пижама с коротковатыми штанами. Виднелись косточки от щиколоток. «Как в палате номер шесть», – вспомнил Егоров.

– Ну, здравствуй! – обрадовался встрече Егоров.

Мальчик тут же поверил, что ему чрезвычайно рады.

– Здравствуй! – ответил он и вложил свою крохотную руку в егоровскую громадную.

– Как тебя зовут?

– Саша. А тебя?

– Николай Константинович, – представился Егоров. – А ну-ка, Саша, угадай: лягушка квакает или каркает?

– Лягушка квакает, ворона каркает! – радостно прокричал Саша.

– А поезд катится или летит по воздуху?

– Поезд катится, самолет летает.

– А почему самолет летает?

Вопрос был трудным, но мальчик не задумываясь отчеканил:

– Самолет летает на бензине.

– На керосине, – поправила Галина Павловна. – Он дешевле.

Мальчик внимательно на нее посмотрел.

– Можешь идти в палату, – разрешила Галина Павловна.

Ребенок зашагал. Коротковатые штаны открывали узенькие, как палочки, щиколотки.

– Он не отстает, – определил Егоров. – Почему невропатолог дал такое заключение?