Назло (сборник)
Шрифт:
– Теперь все?
– Теперь все.
– Так вот. Запомни: если я тебя еще раз увижу… – Летчик медленно пошел на Таньку.
Танька живо нагнулась, подняла с земли камень – тот самый, которым она забивала тыкву.
– Вот только подойди! – пригрозила Вероника.
Летчик вытащил из сопла тыкву и потряс ею над головой.
– Вещественное доказательство! – объявил он. – В милиции поговорим.
– Герой кверху дырой! – крикнула Танька.
– Монах в разрисованных штанах! –
И пошли в разные стороны. Летчик – к вертолету. Танька – к дому.
Танька пошла и заплакала. Как сказано в Библии: «И исшед плакася горько». Вероника тоже присмирела и насупилась.
Вышли на дорогу. По дороге шел Мишка Синицын, сутулый от усталости. Мишка весь день проработал в поле на тракторе, а сейчас возвращался домой.
– Ты чего? – спросил он у Таньки.
Танька прошла мимо него по дороге.
– Чего она? – спросил Мишка у Вероники.
– С летчиком поругались, – объяснила Вероника. – Ну ничего, мы ему тоже врезали. В милицию жаловаться полетел.
– А в милицию-то зачем? – не понял Мишка.
– А мы ему диверсию подстроили.
– Это как? – снова не понял Мишка.
– Выхлопную трубу забили тыквой. Он взлетел, а потом как грохнется, чуть глаза на колени не выскочили.
Вероника побежала догонять Таньку.
Мишка остался стоять, приспосабливая новость к своей нервной системе. Он не мог идти. Стоял и смотрел, как удаляется по дороге Танька. Видел ее горестную спину, склоненную в плаче светлую голову, ноги в разнообразных царапинах, как у подростка.
Мишке никто не мешал смотреть, и он стоял до тех пор, пока Танька не свернула с дороги и не скрылась за избой Маланьи.
Летчик набирал высоту, зажмурившись по привычке. В эти мгновения он чувствовал всегда одно и то же: животный страх.
«Животный страх» происходит вовсе не от слова «животное», как многие думают, а от слова «живот». Страх селится в животе и оттуда правит человеком.
Летчик испытывал это чувство всякий раз, когда отрывался от земли и земля уходила из-под ног.
Но сегодня все было по-другому. Летчик прислушался к себе: в животе под ребрами было совершенно спокойно, умиротворенно и даже беспечно. Он предположил, что весь страх, отпущенный природой одному человеку, он израсходовал час назад, когда падал вниз, потеряв управление. Но это было час назад. А сейчас он не чувствовал ничего.
Летчик приоткрыл один глаз и посмотрел вниз. Земля была зеленая и веселая. Он не поверил себе и открыл второй глаз. Было снова совсем не страшно и очень красиво.
Летчик потянул на себя ручку управления, набирая высоту. С этой высоты уже можно было догадаться, что Земля круглая.
–
Солнце подрагивало лучами, будто радовалось вместе с летчиком. Вертолет витиевато шел в голубом небе, как гигантская радостная стрекоза.
Бабка Маланья сидела в своем дворе под вишней и пела на мотив «страданий»:
А у тебя, ну правда, Вань, Твои друзья такая пьянь, Такая пьянь, такая рвань, Ну правда, Вань…Председатель колхоза Мещеряков и «золотоискатель» по фамилии Чиж стояли посреди двора и слушали Маланьино народное творчество.
Во двор вошел Мишка, присоединился к слушателям.
– Бабушка, – деликатно перебил Чиж, – а теперь что-нибудь старинное спойте, пожалуйста. То, что ваша мама пела или бабушка, например.
– Так это и есть старинное, – возразила Маланья. – Эта мой дед еще пел…
– Нет, бабушка. Это современное. Это слова Высоцкого.
– Так, может, мой дед его и знал.
– Вспомни что-нибудь еще, баба Маланья, – попросил Мещеряков. – Подумай и вспомни.
– Щас вспомню, – пообещала Маланья и задумалась.
– Владимир Николаевич, – тихо спросил Мишка, – вот если у вертолета выхлопную трубу законопатили и вертолет упал. Что будет?
– Кому? Вертолету?
– Да нет. Тому, кто законопатил.
– Что будет? Посадят.
– На сколько?
– Лет на десять.
– За что?
– Как – за что? Покушение на убийство и порча государственного имущества.
– Вспомнила! – сказала Маланья и заголосила на тот же мотив: – «Свистят, как пули у виска! Мгновения, мгновения!..»
– Это из Штирлица, – узнал Мещеряков.
Николай Канарейкин вошел во двор, открыв ногой калитку.
Посреди двора стирала Вероника.
– Где твоя сестра? – грозно спросил Николай.
– В сарае.
Николай подошел к сараю. Там было заперто.
– Таня! – позвала Вероника. – Тебя папа зовет!
Николай хорошо дернул дверь. Дверь распахнулась.
На сене с распущенными по плечам волосами, как сестрица Аленушка, сидела скорбная Танька.
– А ну встань!
Танька поднялась.
– Раздевайся! – приказал Николай.
– Зачем? – спросила Танька и стала расстегивать кофточку.
– Наголо? – поинтересовалась Вероника.
– И ты тоже! Раздевайся! – заорал Николай на Веронику.