Названец
Шрифт:
Зиммер был готов к этому, предвидел, с чего начнется разговор с Шварцем. Доротея еще вчера вечером предупредила его об этом. Всю ночь, плохо спав, вернее, почти не смыкав глаз, Зиммер приготовил мысленно свое жизнеописание, даже с подробностями, и теперь он бойко, сжато, ясно рассказал все свое прошлое пытливому и хитрому сановнику.
— Ну, я вижу, господин фон Зиммер, что вы дельный молодой человек. Даже не по годам разумный и рассудительный. Тем лучше для меня. Объясните мне теперь подробно, каким образом могли вы забыть язык ваших дедов и прадедов? По вашему ответу я буду,
Зиммер заговорил твердо, но изредка делая ошибки в произношении: все-таки волновался.
— Я не виноват в том, что позабыл свой родной язык. Я маленьким мальчиком попал в Россию, и вокруг меня не было ни единого человека, с которым бы я мог говорить по-немецки и от которого мог бы слышать тот же язык. Но так как я любил свой язык, то я сам с собой наедине разговаривал. Если бы не это, то я бы теперь, быть может, не знал даже ни единого слова по-немецки. Когда я стал несколько старше, мне было лет пятнадцать, то я старался доставать себе с величайшим трудом немецкие книги и много читал. Это помогло мне не утерять способности объясняться, но книги не могли мне помочь усвоить и сохранить настоящий немецкий выговор. Позднее, когда мне было уже около двадцати лет…
— Довольно! — перебил Шварц. — То, что вы сказали, делает вам честь. А ваш выговор, по совести, по правде… порядочный…
Разумеется, лицо Зиммера просияло… Он сразу вполне овладел собой и смотрел уже иначе.
— И правду сказать, — продолжал Шварц, — если ваш выговор не хуже выговора Карла, то вы менее виноваты, чем он. Живя в своей семье, он мог бы говорить по-немецки ежедневно, с утра до вечера, а между тем, я знаю, он говорит постоянно по-русски и только со мной да вечером кое с кем объясняется на родном языке. А вы, как оказывается, живя один-одинешенек, могли совершенно свой язык забыть. Ну-с, господин фон Зиммер, близкой родни у вас нет, говорите вы?
— Нет-с! — отозвался молодой человек.
— Сирота? — вымолвил, улыбаясь, Шварц.
— Точно так-с…
— Тогда надо поскорее вас женить! — засмеялся сановник милостиво, но покровительственно, как бы снисходя…
Господин Шварц был, однако, видимо, доволен исповедью молодого человека. Затем он стал еще довольнее, когда узнал, что Зиммер очень порядочно читает и пишет, равно и по-русски, и по-немецки. Только за немецкое правописание Зиммер вполне ручаться не мог, прибавив, однако, что за полгода постарается сделать успехи.
— Ну, писать вам много не придется, — сказал Шварц, — а все, что придется, будет так похоже одно на другое, что можно сказать, что вы в продолжение целого месяца будете на бумаге повторять одни и те же слова.
Затем он объяснил, что он берет Зиммера в управление и отдаст его под начальство человека еще молодого, но опытного дельца и советует Зиммеру с ним поладить и у него уму-разуму поучиться.
— Вы его, вероятно, знаете? — сказал Шварц. — Он постоянно бывает у госпожи Кнаус. Это мой любимец — господин Лакс.
— Так точно! — ответил Зиммер. — Я много
И в то же время Зиммер подумал про себя: «Странная судьба! И не будет добра…»
Отпустив Зиммера, Шварц принял другого просителя, а вышедший Зиммер остался глаз на глаз со стариком Бурцевым. Они стали прощаться, и Бурцев вымолвил:
— Итак, не забудьте меня, милости прошу! И не откладывайте, а то Бог весть что еще может быть. Может быть, меня в Петербурге уже и не найдете.
— Вы уезжаете? — спросил Зиммер.
— Нет, но, может быть, меня заставят выехать… Впрочем, может быть, и вы в том же положении. Оттого и удивились?
— Нет! — ответил молодой человек. — Я приехал в Петербург ненадолго, но теперь, очевидно, совсем останусь в нем. Я поступаю на службу.
— Куда?
— А вот именно в это управление!
Старик как будто вздрогнул, выпрямился, гордо закинул голову. Его печальные глаза стали строги, он оглянулся кругом себя и, убедившись, что они остались наедине, произнес:
— В таком случае, молодой человек, не трудитесь навещать меня! Человеку, служащему в этом гнезде кровопийц, я — древнерусский дворянин и христианин — не позволю никогда переступить порог моего дома.
Зиммер был, видимо, поражен. Бурцев снова сел и отвернулся от него, но после недолгой паузы Зиммер быстро двинулся, сел на стул около старика и выговорил:
— Вы человек старый, много видели на свете. Вы не должны судить дела и обстоятельства по тому, как они сдаются на первый взгляд, по первому разу. Я прошу вас, умоляю вас позволить мне быть у вас, хотя бы только один раз и на несколько минут. Я скажу вам, вероятно, кое-что, что заставит вас отнестись ко мне иначе.
Старик молчал и только слегка отрицательно дернул головой.
— Что вам стоит? Умоляю вас позволить мне быть на несколько минут, сказать вам только несколько слов.
— Это излишне! — ответил Бурцев. — Я уже сказал вам и повторяю: молодой человек, служащий тем злодеям, которые решились рубить неповинную голову Артемия Петровича, он сам в числе злодеев, искариотов, каинов, кровопийц российских. Сатанинское наваждение на Руси! Если бы я знал ранее, что у вас недаром немецкое имя и что вы наполовину, хотя бы только по отцу, немец, то я бы и не заговорил с вами, не только что стал звать вас к себе. Впрочем, утешьтесь, молодой человек, будущий бироновский прислужник. Утешьтесь! Вам бы и не пришлось долго бывать у меня в гостях, так как я, старый служака великого императора, раненный два раза — и шведом, и туркой, вскоре буду причтен к изменникам и выслан из Петербурга. Вот этими же злодеями! — И он показал на дверь в комнату Шварца.
— Тем паче умоляю вас, — воскликнул вдруг Зиммер, — принять меня! Я пробуду у вас несколько минут и знаю, что вы дозволите мне остаться дольше и бывать часто. Ведь вы не можете знать вперед, что услышите от меня.
— Если хорошее, — отозвался Бурцев угрюмо, — то это будет ложь!
— Нет, вы увидите, поймете, вы почувствуете, что я…
Но Зиммер не успел договорить… В дверях показался принятый Шварцем господин, а за ним чиновник, который попросил старика «пожаловать».