Не беспокоить

Спарк Мюриэл

Элоиз говорит:

— Никто наверх и не сунется, будьте уверены. Наверху мой Матисс, мой Гойя. Не шутка, понимаете.

— Прошу прощения? — недоумевает инспектор.

— Она переутомилась, — объясняет Листер и шепчет на ухо инспектору несколько слов.

— О как. — Инспектор оглядывает Элоиз.

Листер шепчет еще несколько слов, пальцем указывая на потолок.

— Ух ты! Н-да. — Инспектор поднимает взгляд. — Нам про него известно. Родственник баронессы.

— Нет, барона.

— Да ну? Дела. Несчастная семья.

Листер, понизив голос, добавляет еще одно сообщение.

— Ну-ну, раз он отец, вы все по справедливости решили, —

заключает инспектор, торопясь присоединиться к своим людям в полицейской машине, которая ждет у черного хода. Пробравшись сквозь толпу, не отвечая на вопросы, он уезжает.

Очень скоро четверо преданных Листеру журналистов идут к своим машинам с портфелями под мышкой и отбывают тоже.

— Теперь насчет мелкой сволочи, — говорит Листер присным. — Элинор и Кловис часть публики берут на себя и ведут в гостиную. Мы с Элоиз проводим пресс-конференцию в буфетной. Адриан, Айрин могут провести круглый стол на кухне вместе с Пабло, олицетворяя точку зрения молодежи. Мистер Сэмюэл, мистер Макгир — вы можете курсировать.

Все располагаются соответственно его указаниям. Вспышки камер. Микрофоны перебрасываются из уст в уста, как раздаваемые оголодавшим паломникам горячие хот-доги.

Все голоса заглушает дикий вопль: это наверху приступает к завтраку молодожен.

Элинор говорит:

— Как конь — понес и мчится, без седока, неведомо куда.

Адриан говорит:

— Бегство педераста.

На что интервьюер, не расслышав из-за шума, отзывается:

— Бегство целой расы?

— Нет, — отвечает Адриан.

Листер рассказывает:

— ...и вот, значит, одно время, в юности, я был профессиональным клакером. Аплодировал самым знаменитейшим певцам в мире. Оплачивалось это прилично, но ведь и то сказать, аплодисменты требуют умения — это искусство, тут важно чувство времени...

— Чувство локтя... — говорит Элинор.

Адриан рассуждает:

— Смерть — уж такая штука, не протрезвишься, не проспишься...

Вклинивается голос Пабло:

— ...раскладывать по полочкам. Квадраты, кубы. Это развивает...

Элинор говорит:

— Как дети, играют на свадьбах и на похоронах. Я играла вам на свирели, и вы не плясали, я пела вам печальные песни, и вы не рыдали [14] .

Поворотясь на стуле к вопрошателю у себя за спиной, Листер говорит:

— Он сам себе не стряпал, не утюжил собственных штанов. Так с какой же радости он стал бы сам, извините за выражение, вступать в сношения с собственной женой?

Кловис говорит:

— ...нет, не на машинке, так весь дом перебудишь, верно? То, что я называю полночным трудом литературы, творится только от руки. Это искусство. Да, о нет, спасибо, относительно публикации у меня другие планы.

14

Довольно творческое цитирование Евангелия. См.: Евангелие от Матфея. 11, 17: «Мы играли...» и т.д.

Айрин говорит:

— Нет, по-моему, это его вполне устраивало, пока она не стала из себя корчить леди Чаттерли... Викторианский такой роман [15] , не знаете? В общем-то, конечно, она вполне типичная была, когда дошло дело до Виктора.

Слышно, как Листер цитирует:

— «Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне. Нет мне мира,

нет покоя, нет отрады» [16] .

Элинор говорит:

15

Имеется в виду отнюдь не викторианский роман Д. Г. Лоуренса «Любовник леди Чаттерли».

16

Книга Иова. 3, 25-26.

— Нет. С ее стороны из живых родственников никого.

Пабло говорит:

— Фантазии и бред на почве подавленного секса.

Кловис говорит:

— Ведут свой род от крестоносцев.

— ...как боевой конь, — говорит Листер, — из книги Иова: «При трубном звуке он издает голос: «Гу! гу!» — и издалека чует битву, громкие голоса вождей и крик...» [17]

— ...редко когда увидишь, — говорит Элинор. — Одет в комбинезон, с застежкой-молнией, вдобавок на замочке. Застежки-молнии изобрела Швейцария...

17

Книга Иова. 39, 25.

— Вот именно, — говорит Пабло. — Если дружбу закладываешь, под проценты...

Его преподобие меж тем спустился к завтраку и, потрясенный, стоит в дверях гостиной, где проводят свою многолюдную пресс-конференцию Элинор и Кловис. В руке у него вырезка.

— Ваше преподобие! — кричит, пробиваясь к нему, Элинор.

— Там, на площадке, какой-то господин возле моей комнаты. Погнал меня вниз по черному ходу. Где Сесил Клопшток? Мне надо ему это показать.

Элинор оттирают от его преподобия, вместо нее вырастают сразу пять репортеров.

— Ваше преподобие, не можете ли вы развить свои показания относительно таблеток антисекс? Случалось ли барону...?

Элинор, уже сама снова тесно окруженная, говорит:

— ...кипит, бурлит, как стиральная машина на полной мощности.

Листер, рядом, обращается к другому микрофону.

— Кровь древняя, — он говорит, — и предков трон —

Лишь мнимость, тень, не боле; И нет доспехов, нет препон От смерти грозной воли. И не уйти нам от молвы, И не сносить нам головы. Все минет — и мечта и быль, И меч и шлем — все рухнет в пыль. [18]

18

Из стихотворения Джеймса Ширли (1596—1666) «Спор Аякса с Одиссеем».

— Ой, пожалуйста, вот это, последнее, не повторите ли, сэр, — слышен голос репортера.

Кловис через тесную толпу пробивается к Листеру.

— Звонили из Бразилии. — Он говорит. — Дворецкий не хочет звать графа Клопштока к телефону. Отказывается наотрез. Мол, граф заперся в кабинете кое с кем из друзей и велел ни под каким видом не беспокоить.

— Передай этому дворецкому, что у нас печальные новости и мы, несмотря ни на что, надеемся связаться с графом, когда рассвет взойдет над Рио.