Не буди дьявола
Шрифт:
Он тогда открыл одно из двух окон. В щель проник морозный воздух, запахло снегом. У него был деревянный лук – настоящий, не игрушка. Он купил его на карманные деньги, которые откладывал два года. Одно время мечтал, как поедет на охоту в лес, подальше от Бронкса. Он стоял у распахнутого окна, его овевал холодный воздух. Его охватило непонятное волнение, он приложил к тетиве красноперую стрелу, поднял лук повыше, к темному небу за окном шестого этажа, натянул тетиву и выстрелил в ночь. Потом, внезапно оцепенев от страха, стал вслушиваться, куда она попадет: ударит в невысокую крышу соседнего дома, лязгнет о машину внизу или упадет на тротуар.
Эта неожиданная тишина пугала.
Он вдруг представил, как бесшумно, должно быть, входит стрела в человеческое тело.
Всю ночь он гадал, что могло случиться. То, что могло случиться, пугало его до смерти. Но непереносимей – и неотступней – всего был вопрос, мучивший его и теперь, спустя тридцать пять лет, вопрос без ответа: зачем? Зачем он это сделал? Что такое им овладело, почему он решился на этот безрассудный поступок, не суливший никакой понятной выгоды, полный бессмысленной опасности?
Гурни снова взглянул на буфет. Его поразило это странное сходство двух загадок: тогда он пустил стрелу из маминого окна, неизвестно почему и неизвестно куда, теперь стрелу пустили в сад его жены, неизвестно почему и неизвестно откуда. Он помотал головой, словно разгоняя туман в душе. Пора заняться другими делами.
Тут весьма кстати зазвонил мобильный. Это была Конни Кларк.
– Я хотела добавить еще одну вещь – утром не сказала.
– Э-э?
– Я не то чтобы специально. Это непонятная вещь: то кажется, что она имеет отношение к делу, а то вроде и нет.
– Да?
– Скорее это все-таки совпадение. Добрый Пастырь совершил все свои убийства десять лет назад, ведь так? И как раз в это время пропал отец Ким. Мы уже два года как были разведены, и он иногда упоминал, что хочет поехать в кругосветное путешествие. Я не верила, что он и правда поедет, – хотя он бывал невероятно импульсивным и безответственным, потому я с ним и развелась, – а в один прекрасный день он оставил на автоответчике сообщение, мол, час настал, теперь или никогда, я уезжаю. Совершенно по-идиотски. Но это правда. Уехал в первых числах марта, десять лет назад. С тех пор ни строчки от него не получили. Представляете? Тупая, бессердечная скотина! Для Ким это был удар. Еще больший, чем наш развод за два года до этого. Невероятный удар.
– Тебе кажется, это совпадение что-то значит?
– Нет-нет, я не думаю, что эти убийства и исчезновение Эмилио как-то связаны. Разве это возможно? Просто и то и другое произошло в марте двухтысячного года. Быть может, поэтому Ким так волнует горе этих семей: в то время она сама лишилась отца.
Теперь Гурни понял.
– И в обоих случаях так ничего и не…
– Именно. Убийства, совершенные Добрым Пастырем, так и не были раскрыты, потому что самого его так и не нашли. А Ким так и не смогла принять исчезновение отца, потому что до сих пор не знает, что с ним произошло. Когда она говорит о семьях убитых, об их нескончаемой боли, я думаю, она говорит о себе.
Положив трубку, Гурни еще долго сидел за столом и размышлял, как исчезновение Эмилио Коразона могло отразиться на жизни Ким.
Мало-помалу он отошел от своих раздумий и услышал, как постукивают спицы Мадлен – тихонько, мерно. Она сидела в круге желтого света лампы, моток пряжи шалфейного цвета лежал в кресле рядом с ней, обретающий форму свитер того же цвета – у нее на коленях.
Гурни снова открыл голубую папку – написанную Добрым
Гурни перевернул страницу и стал читать текст декларации. Вступления не было, автор сразу перешел к делу:
1. Если корень всех зол – любовь к деньгам, именуемая алчностью, то величайшее благо – алчность искоренить. 2. Поскольку алчность существует не как самостоятельное явление, а в душе человека, то искоренить ее можно только вместе с этим человеком. 3. Пастырь добрый очищает свое стадо, удаляя больных овец из среды здоровых, ибо доброе дело – не дать заразе умножиться. Доброе дело – защитить хороших животных от плохих. 4. Терпение – добродетель, но тот, кто нетерпим к алчности, не грешит. Если поднимешь руку на волка, сжирающего детей, – нет в этом греха. 5. Мы объявляем войну сосудам алчности и их тщеславию, карманникам, именующим себя банкирами, вшам на лимузинах и тле на “мерседесах”. 6. Мы очистим землю от поразившей ее заразы, одного за другим уничтожая переносчиков алчности, да сгинут молчание и бездействие и да затрещат черепа – покуда не очистится земля, да затрещат черепа – покуда не исцелится стадо, да затрещат черепа – покуда не сокрушится корень зла и не удален будет от земли.
Эти тезисы повторялись на разные лады еще на девятнадцати страницах, то академически сухо, то пророчески страстно. В качестве рационального довода приводились обширные сведения о распределении доходов, призванные наглядно продемонстрировать несправедливость американской экономической системы вкупе с анализом современных тенденций, согласно которому США все больше походили на страны третьего мира с их экономикой крайностей: на вершине пирамиды – прослойка несусветно богатых, внизу растет слой бедных, а средний класс исчезает.
Автор декларации заключал:
Корень этой вопиющей, все возрастающей несправедливости – алчность власть имущих и владычество алчных. Тем более, что этот подлый и ненасытный класс контролирует СМИ – главный инструмент общественного влияния – и контролирует почти всецело. Каналы общения (которые в свободном обществе должны содействовать изменениям) присвоили, возглавили и заразили своим влиянием гигантские корпорации и отдельные миллиардеры, движимые смертельно опасной алчностью. Вот сколь отчаянно наше положение, вот почему неизбежен наш выбор и на чем основаны наша решимость и наши действия.
Внизу стояла подпись: “Добрый Пастырь”.
На отдельном листке, скрепкой прикрепленном к последней странице, автор указал точное время и место двух уже совершенных убийств.
Поскольку эти факты еще не были к тому времени освещены в новостях, они подтверждали, что автор документа и есть убийца. В постскриптуме сообщалось, что полные копии документа посланы одновременно в целый ряд национальных и местных СМИ.
Гурни перечитал декларацию. Полчаса спустя, откладывая папку, он уже понимал, почему дело Доброго Пастыря обрело в криминологии эталонный статус и в качестве образцового “убийства ради общественной миссии” затмило дело Унабомбера.