Не буди лихо
Шрифт:
— Даже если и так, что с того? — Иван уже почти кричал, чувствуя безумный гнев, совершенно бессильный, а потому особенно мучительный.
— Ты мог домогаться ее, не преуспеть и перенести свои пьяные желания на служанку, которая вошла в твою комнату сразу после графини…
— Это не факты, Олег. Это домыслы, причем более чем бездоказательные…
— Такова официальная версия, Иван. Я лишь пересказываю ее тебе. И, поверь, все это не доставляет мне никакого удовольствия. Я взялся за это дело только для того, чтобы помочь, как сумею.
— Тогда перестань городить чушь, убери свои
— Да.
— Значит вот даже как, — протянул Чемесов, потрясенно вглядываясь в смущенное лицо друга.
— И ты, и я слишком долго возимся в дерьме, Иван, чтобы верить хоть кому-то. Сам знаешь — жизнь преподносит такие сюрпризы… Давай просто возьмем твою невиновность за основную версию расследования.
— Спасибо и на том!
— Итак?
— Итак, то, что Александра Павловна была в моей комнате до Наташи — для меня новость. Наверно она пришла будить меня, но постеснялась и попросила Наташу, которой, собственно, это и удалось. Понимаешь, я спал, когда и если графиня заходила в мою комнату!
— Это может подтвердить только она, но никто не станет прислушиваться к словам женщины, с которой до сих пор не снято подозрение в убийстве… Которое, кстати, расследуешь ты! И это утверждение верно и для других фактов, о которых может свидетельствовать только она.
— Хорошо. Я учту это, — Чемесов устало потер лоб. — Как я понимаю, основным доказательством моей вины является найденная возле тела запонка. Я прав?
— Да. Все остальное — лишь косвенные улики, однако вполне работающие на главную.
— Когда я проснулся, на тумбочке возле кровати лежала только одна запонка, Олег. Это я помню совершенно точно, потому что взял с собой только эту пару и весь следующий вечер мучился — незастегнутый рукав рубашки постоянно вылезал и висел, как свиное ухо. До этого, как ты знаешь, я мерз в речке, грелся в деревенской бане, пил… Дальше не помню. Где я мог потерять ее — не знаю, но точно не возле тела Наташи! Вот все, что касается запонок.
— К сожалению, это только твои слова, Иван.
— Но ты мог бы проверить. Возможно, кто-нибудь обратил внимание… — тоскливо проговорил Чемесов.
— Конечно, проверю. Сегодня вечером я сам выезжаю на место.
— И прошу тебя, помни о том человеке… Я не врал, когда рассказывал о том, что услышал у себя под окнами. Поговори с людьми в деревне. Там народ внимательный, чужак в селе приметен…
— Я особо не рассчитывал бы на это, Иван. Вряд ли кто-нибудь из них станет откровенничать. Мужики всегда предпочитают держаться в стороне. Особенно, когда дело касается наших, «барских» дел.
— Но ведь убили-то их, деревенскую девушку.
— Посмотрим.
Дверь приоткрылась, и в нее заглянул Родионов.
— Тебе пора, Олег. Он еще слабоват для таких разговоров.
— Уже ухожу. Лечись, Иван. Как вернусь из поездки — побеседуем еще.
— Да, кстати, Олег. Пара той запонки, что была найдена возле тела бедняжки, лежит в моем саквояже, с которым я ездил в Воронеж. Как ты думаешь, стал бы я, вполне компетентный в искусстве расследования преступлений, оставлять
— Это опять-таки домыслы, Иван. Не факты.
Дверь тихонько затворилась за Иевлевым, и Чемесов успел заметить за его спиной в коридоре рослого городового, которому, судя по всему, и предстояло караулить основного подозреваемого в убийстве…
— Ничего, ничего… — Родионов похлопал друга по руке.
— Ты-то, хоть не веришь в этот бред, Юрка?!
— Конечно, нет, дружище. Конечно, нет. Все обязательно выяснится, Иван. Ты же знаешь Олега. Он въедлив, как ржавчина. Пока не докопается до истины — не отступится.
— Да, да… Но бедная девушка. Почему? Кто это мог сотворить?
Родионов покачал головой, вышел и вернулся через несколько минут, неся в руке шприц.
— Вот так, — проворчал он чуть позже. — Поспи-ка лучше, Ванюша, чем голову себе попусту ломать. Вот ведь беда какая…
* * *
Иевлев не стал сообщать о своем прибытии и поэтому добирался до поместья Орлова с помощью местной полицейской управы. Лошаденка была захудалая и еле тащилась по заснеженной дороге. Выделенный ему в подмогу местный дознаватель, который одновременно должен был выполнять при московском следователе и роль писца, едва они отъехали, заснул и храпел всю дорогу, мешая Олегу сосредоточиться. К тому же Иевлев основательно продрог, и от этого настроение его отнюдь не улучшилось.
Эта чертова бабенка, окрутившая Ивана, словно притягивает к себе преступления! Вот и теперь… На стук дверь отворил огромный бородач, в котором Олег по описанию Чемесова без труда узнал Никифора.
— Чего вам? — хмуро поинтересовался малый, окинув быстрым недружелюбным взглядом представителя местной власти и, наконец, уперев свои маленькие глазки в Иевлева.
— Не больно-то ты любезен, дружок. А что — хозяин дома?
— Где ж ему быть? Только вот ничего не говорил о гостях.
— А мы и не гости.
Бородач прищурился.
— Убивца, поди, искать будете? А почему не Иван Димитриевич?
Иевлев удивленно вскинул бровь.
— А почему это ты считаешь, что именно он должен был заняться этим?
Никифор пожал пудовыми плечами.
— Его местные знают, кое-чем обязаны, а значит, говорить с ним станут. С вами — нет.
Бородач развернулся и, ни слова не говоря, ушел в дом, оставив дверь перед рассерженным следователем отворенной — мол, поступай, как знаешь, а я тебе не помощник. Иевлев вошел, разделся, повесил пальто и шапку на вешалку, подождал, пока то же самое проделает его молчаливый спутник, а потом не спеша двинулся искать хозяев. Графиню он застал в гостиной. Она стояла у окна, выходившего в заснеженный сад и, прижавшись лбом к стеклу, не мигая смотрела на что-то видимое ей одной. Иевлев сел в кресло, повертел в руках какую-то безделушку, которую автоматически прихватил со столика, стоявшего рядом, закинул ногу на ногу, откашлялся, а Александра так и не отреагировала на его появление. Казалось, она даже не дышала, такая скорбная неподвижность исходила от ее хрупкой фигуры.