Не буди ведьму
Шрифт:
– Он так велел, – поддакнула баба Глаша. – Сказал, только в сторожке тебе сейчас будет безопасно, мол, сиди на болоте, пока время не придет возвращаться.
– А когда оно придет, это время?
– А вот этого, милочка, он нам не сообщил. Забыл, наверное, – сказала Лидия Николаевна, даже не пытаясь скрыть раздражение.
– Ты поймешь, когда придет время. – Баба Глаша ободряюще улыбнулась.
– Он так сказал?
– Так должно быть. Скажи-ка лучше, кто тебя так? – Она посмотрела на Аринин бок, словно могла видеть сквозь тонкую ткань. – На тебе не было живого места… – Голос бабы Глаши вдруг
– Она с нами, Глаша, – сказала Лидия Николаевна неожиданно мягко и зачем-то поправила одеяло на Арининых ногах. – Видишь, пес ее защищает.
– С нами… – Баба Глаша кивнула. – Я уж думала, ей не вырваться, не одолеть все это.
– У нее теперь его сила. Она теперь и не такое одолеет.
– Да, если… – Старшая сестра замолчала.
– Если – что? – Из этого странного разговора Арина ровным счетом ничего не поняла.
– Если не будешь делать глупостей, – улыбнулась баба Глаша.
Улыбка получилась какая-то неуверенная, неискренняя. Зато про того, кто на Арину напал, они больше не расспрашивали. И это было хорошо, потому что рассказать правду она бы им все равно не смогла. И то, что они тут, на болоте, тоже хорошо. Здесь Серый Волк ее никогда не найдет, а когда придет время свидеться, она придумает, что ему противопоставить. Если, конечно, Сказочник не соврал, если хотя бы десятая часть той силы, которой он владел, досталась ей. Арина закрыла глаза, прислушиваясь к себе.
Ничего особенного. Нет даже привычных ощущений. Внутри, и в голове, и в теле, – пустота. А где-то на границе восприятия едва различимый, но неуклонно возрастающий гул, похожий на рев прибоя. Там, на невидимой, далекой границе, в этот самый момент сталкивались два мира, там шла война. Что это за миры и что за война, Арина не знала, но на душе вдруг стало неспокойно, а потом левую ладонь вдруг пронзила острая боль, как будто кто-то невидимый воткнул в нее раскаленную спицу. Арина закричала, забилась, пытаясь избавиться от этого незримого мучителя, прорвавшегося-таки в ее маленький мир.
Ее крик потонул в грозном рыке. Блэк вскочил на ноги, шерсть на его загривке встала дыбом, с клыков срывались клочья пены. Баба Глаша отшатнулась, едва не опрокинув табурет, схватила за руку онемевшую Лидию Николаевну, зашептала что-то одними губами.
Все это Арина видела как в замедленной киносъемке, задыхаясь от нестерпимой боли, желая умереть вот прямо сейчас. А потом все ускорилось, изменилось. Блэк яростно, всем телом взвился вверх, налетел на что-то невидимое, отлетел к противоположной стене, вскочил на лапы и снова бросился вперед. Боль отступила, когда враз успокоившийся Блэк положил косматую голову Арине на грудь, заглянул в глаза, будто спрашивая: ну как ты, хозяйка? На дне его черных глаз догорали и гасли красные сполохи.
– Ты молодец, Блэк. – Арина подняла руку, чтобы погладить пса. На ладони алела свежая рана… Невидимый нож оставил вполне реальный след.
– Все, Глаша, это ушло, – услышала девушка испуганный шепот Лидии Николаевны. – Пес справился.
– Что это было? – спросила Арина, погружая пальцы в густую собачью шерсть, стирая кровь, доказательство невидимой, но такой реальной атаки.
– Рана
– Оно приходит… иногда. – Дрожащей рукой Лидия Николаевна поправила на носу очки. – Мы не знаем, что это. Оно нападает только на тебя. Всегда по-разному. Видеть это невыносимо, девочка. Невыносимо слышать, как ты кричишь. Если бы я знала…
– Ты согласилась бы в любом случае, – сказала баба Глаша твердо. – Его пес тебя защищает, Арина. Я думаю, он один это видит. Он знает, как этому противостоять, но он не может прогнать тварь навсегда.
Арина села в кровати, свесила вниз босые ноги. Блэк замер, преданно и чуть виновато глядя ей в глаза.
– Ты еще очень слабая. – Баба Глаша смотрела на нее с жалостью, сминала и расправляла кисти на своей шали. – Он сказал, тебя нужно защищать, пока ты не научишься защищаться сама.
– От кого?
– Я не знаю. Наверное, от твоих новых врагов.
– Мне бы со старыми разобраться, – сказала Арина едва слышно.
Ее решение встать наконец с кровати обе старушки восприняли в штыки.
– Куда ты, горемычная?! – увещевала баба Глаша. – Тебе отлеживаться надо, набираться сил.
– Состояние у тебя, милочка, уж больно… нестабильное, – поддержала сестру Лидия Николаевна. Когда дело касалось Арины, они становились на удивление единодушными. – У тебя раны…
Порез на ладони уже начал затягиваться. Как на собаке… И остальные раны тоже. Это Арина знала наверняка, первым делом расстегнула халат, чтобы осмотреть бок. Прямо под ребрами виднелся пятнадцатисантиметровый рубец. Чем же орудовала эта сволочь?! Если бы ножом, рана была бы колотая, а она, похоже, рубленая. Как от топора. Но на топор та серебряная молния мало походила. Может, нож, только с длинным и широким лезвием? Что-то вроде тесака…
Арина попыталась выяснить у бабы Глаши, сколько прошло времени с момента смерти Сказочника, но старушка путалась в показаниях. Дней прошло много – вот единственное, что удалось узнать. А если много, значит, и силы у Арины должны появиться. Не какие-то особенные, а самые обычные человеческие силы. Она так и сказала, осторожно, бочком, сползая с кровати, опираясь на загривок Блэка. Надо же, у нее есть собственная собака! Такая красивая, такая умная!
Знакомство с новой реальностью Арина начала со сторожки. Избушка была маленькая, состояла из единственной жилой комнаты, одну из стен которой занимала большая, давно не беленная печь, с полком, застеленным старым одеялом. Наверное, здесь, на печи и полке, и спали все это время баба Глаша с Лидией Николаевной. У противоположной стены возле окна стояла кровать, к ней вплотную примыкал высокий самодельный шкаф из грубо сколоченных, потемневших от времени досок. Точно из таких же досок, только отполированных, был сделан обеденный стол, за которым могли спокойно разместиться четыре человека. Под столом стояли три табурета. На этом мебель заканчивалась. В сторожке не было ни зеркала, ни часов, и от этого обстановка казалась совсем уж спартанской. Оживлял картинку лишь букет ярко-желтых цветов в стеклянной бутылке на подоконнике. Занавесок на окне не было. Впрочем, кто станет заглядывать в окна в такой глуши?