Не будите Гаурдака
Шрифт:
— Естественно… чего бы тебе так не говорить… это ж был не твой посох… — дивясь, какие злые духи противоречия и вредности дергают его за язык, неприязненно пробурчал чародей.
Иван растерялся.
— Но… если бы, предположим, я был должен отдать мой меч на благо чего-нибудь хорошего… я бы сделал это не задумываясь! И не жалел бы!
— Это потому, что какой-то дурацкий кусок железа — далеко не то же самое, что артефакт древней магии! — огрызнулся Агафон. — Магия входит в твою плоть и кровь! Она становится частью тебя! И отдать посох для настоящего мага — все равно, что для вас оторвать и оставить
Чародей осекся, посомневался несколько секунд, пришел к выводу, что такому человеку как Иван даже оставить свою голову на правое дело — раз плюнуть и забыть, и угрюмо внес поправку:
— Ну или не ногу… Сердце, предположим. Или душу. Представляешь? Тело ходит, спит, цветочки нюхает, пирожки жрет, по заграницам разъезжает… а внутри пусто, как в гнилой колоде.
Иванушка задумался.
— Но ты же не магии лишился? А всего лишь… прости, если тебя это задевает, я не хотел… но… Это ведь была всего лишь палка! Хоть и очень сильная, полезная и интересная, я согласен!..
— Палка!!!.. — гневно фыркнул волшебник, и даже в полумраке было видно, как глаза его яростно сверкнули. — Что б ты понимал!.. Палка… Сам ты — дубина… стоеросовая, причем… Воистину, вашему брату никогда не уразуметь… что такое… когда… никогда… а-а!..
Агафон бессильно взмахнул рукой, словно отгоняя мысль о том, что кто-то не одаренный магией мог понять, какие огни горячего Хела заново вспыхнули сейчас у него в душе, и отвернулся.
— Извини… — растерянно пожал плечами Иван. — Я не знал, что для вас… волшебников… это такболезненно…
— Да что вы вообще о нас знаете… — сумрачно выдавил чародей и снова погрузился в себя как в тихий омут.
Рассвет подкрался незаметно.
Сначала тьма, словно застиранная рубаха, стала исподволь сереть, обнажая еле заметные раньше предметы и лица, открывая землю и смутно очерчивая горы на горизонте. И вдруг как-то внезапно и сразу оказалось, что на улице уже скорее светло, чем темно, и что солнце, пусть пока еще и не видимое, освещает край неба так, словно решило сразу устроить день, минуя замшелые предрассудки вроде утра.
— Ну вот и до рассвета дожили! — загробным голосом провозгласил Кириан, перебирая струны арфы.
— А ты сомневался? — хмыкнул отряг.
— Да нет… — пожал плечами бард. — Просто не надеялся. Уже. Иногда.
— Ничего, скальд! — ободряюще хлопнул его по спине Олаф. — Дадут боги Старкада — и до следующего утра доживем, а там и до второго, и до третьего, и даже до четвертого, а там уж и счет им потеряем, этим утрам!
— Завидую я твоему щенячьему оптимизму, — выдавил Агафон, неохотно оторвавшись от созерцания глубин своей рефлексирующей души.
— Вот увидишь, волхв, всё будет хорошо! — убежденно кивнул конунг, достал из кармана точильный брусок и потянулся за топором [189] .
И настороженно замер.
— Глядите… пятый-то наш, вроде… того…
— Умер?! — подпрыгнула и схватилась за сердце Серафима.
— Наоборот, — ухмыльнулся рыжий воин, ловко вернул брусок на место, вытянул любимый топор… и встретился взглядом с Анчаром.
— С добрым утром, гад рений, — обнажив зубы
189
Чтобы всё и в самом деле закончилось хорошо, такие важные вопросы, как заточка топоров, на самотек пускать было нельзя.
190
Анчар, заметив только зубы и не разглядев улыбку, рефлекторно вздрогнул и попытался провалиться сквозь ковер.
Чем и что он получит, у ренегата сомнений не возникло: топор номер двенадцать завис перед его носом весьма и весьма красноречиво.
— Олаф! Начинать разговор с будущим союзником с угроз неприлично! — Иванушка торопливо отвел оружие конунга на расстояние, безопасное для телесного и душевного здоровья атлана.
— Я, конечно, мог бы и сразу кулаком ему в глаз… для приличия исключительно… но ты же еще больше ругаться бы стал, — обиженно буркнул Олаф и топор опустил — но не убрал.
— И не с угроз, а с разъяснения обстановки! — выступила в поддержку друга Серафима. — Сотрудничество должно начинаться с понимания и доверия! И теперь, когда сын Дуба Второго понимает, что церемониться, в случчего, мы с ним не будем, и доверяет нам в этом вопросе, разговор будет проще и приятней!
При упоминании имени покойного короля лицо Анчара исказилось [191] , отражая растерянность, изумление и отчаяние, словно постыдные воспоминания вспыхнули непрошенными в памяти, но быстро приобрело бесстрастное выражение.
191
В смысле, еще больше. Ночная встреча с кулаком Олафа не прошла для него бесследно.
— Тис… ошибался… — глухо выдавил он, тут же сморщился от боли, и рука его непроизвольно потянулась к распухшей половине лица.
Там, где приложился огромный кулак отряга, сейчас красовался желвак такого же размера, украшенный обширным черно-фиолетовым кровоподтеком.
— Он не мог ошибаться, — мотнул головой Агафон. — Служанка твоей матери подтвердила, что ты — сын старого короля. А значит, пятый Наследник. Хочется тебе этого или нет.
— Отец… офицер… — снова мучительно стараясь уложить максимум информации в минимум слов, просипел Анчар, еле-еле шевеля опухшими губами.
— Семейные тайны, милейший, в Гвенте называют «скелетами в шкафу» именно потому, что становятся известными в самый неподходящий момент, — поучительно сообщила Эссельте.
— Так что, никуда ты теперь не денешься, — подбодрил атлана конунг с присущей ему тактичностью. — Раньше своего хозяина вытаскивать собирался, а теперь с нами его обратно запихивать будешь!
— Гаурдак для них не хозяин, а Избавитель Белого Света, — дотошно напомнил Кириан.
— Да избавит премудрый Сулейман Белый Свет от таких избавителей! — экспрессивно воздел руки к небу Ахмет.