Не царское дело

Куликова Галина Михайловна

— Ничего, козырек помешает, — ответил Крутов, придерживая дверь.

— А брызги? — справедливо заметила соседка.

— Брызги нам не страшны, — поддержала Крутова Настя. — Обсохнем.

— Да? — иронически посмотрела на нее женщина. — Это если кипятком обольет. А он может чем-нибудь другим.

— Чем же? — содрогнулась Настя.

— Да чем угодно. Так что отойдите лучше. Или уж в подъезд заходите.

Они быстро зашли в подъезд и, поднявшись на третий этаж, позвонили в дверь квартиры номер шестьдесят восемь.

Через пару минут из-за двери раздался визгливый крик:

— Вы ничего не получите!

Отойдите от двери, я буду стрелять!

— Он совершенно точно сошел с ума, и теперь мы ничего не узнаем, — обреченно вздохнул Крутов. — Вчера было почти то же самое с небольшими вариациями.

— Почему, интересно, он так себя ведет? — удивилась Настя. — Тебе ведь не говорили, что он сбрендил.

— Наверное, он сбрендил на днях. Ему должны были позвонить из Союза филателистов и предупредить о моем приходе, и вот — такая ерунда. Насколько я понял, кто-то покусился на его марки или предложил плохой обмен.

— Вы убрались? — донеслось из-за двери. — Считаю до трех. Раз…

— У него есть оружие? — покосилась на дверь Настя.

— Вряд ли. Но чайник с кипятком есть точно. Пошли отсюда. — И расстроенный Крутов направился к лифту. — Попробуем поискать другие источники информации.

— Стой, у меня идея, — прошептала вдруг Настя.

— Два… — продолжал считать Юлий Яковлевич.

Провожаемая удивленным взглядом Крутова, Настя вплотную подошла к двери и громким голосом возвестила:

— Открывай дверь! Это пришла я, Принцесса филателии, Розовая Гвиана.

Воцарилась гробовая тишина. На лестничной площадке онемел Крутов, в квартире номер шестьдесят восемь притих Юлий Яковлевич. После долгой паузы из-за двери послышалось жалобное:

— Что ты сказала? Повтори.

— Сказала, что к тебе пришла Розовая Гвиана. Ты меня видел хоть раз живьем, не на картинке?

— Не видел, — дрожащим голосом отозвался Юлий Яковлевич.

— Тогда открой дверь и посмотри. Смотри, Юлий, а то ведь больше не приду.

Загремели замки и засовы, дверь медленно отворилась, и оттуда высунулась встрепанная голова. Юлию Яковлевичу на вид было лет под семьдесят. На длинном носу косо сидели большие круглые очки, в руках он судорожно сжимал швабру.

— Принимайте дорогих гостей, — тоном приказа сказала Настя и, уверенно обогнув хозяина, шагнула в квартиру. Ничего не понимающий Крутов протиснулся вслед за ней.

— Кто это с вами? — как-то робко спросил Юлий Яковлевич, показывая шваброй на Крутова.

— Это? — небрежно переспросила Настя, усаживаясь за широченный стол, на котором египетскими пирамидами громоздились альбомы для марок. — Голубой Маврикий, разве не видите?

— Вот спасибо тебе, родная, — заговорил, наконец, Крутов. — Значит, я не просто Маврикий, а именно — голубой?

— Вы, конечно, шутите, я теперь понял, — растерянно сказал Юлий Яковлевич. — У меня, знаете, в последнее время что-то с головой. Но это стрессы, скандалы, они плохо влияют на самочувствие. Я иногда путаюсь, заговариваюсь, становлюсь агрессивным. Впрочем, это вряд ли интересно.

— Отчего же, — сказал Настя. — Очень даже любопытно.

— Нет, я хочу принести извинения. Но все-таки что вам от меня нужно? Я не продаю редкие марки, вообще ничего не продаю. И с коллекцией не расстанусь ни на каких условиях. И здесь ее нет, она спрятана в надежном

месте.

— Нам не нужны ваши марки, — заверил его Крутов. — Нам от вас нужна только информация.

— Какого рода информацией вы интересуетесь? — Юлий Яковлевич, похоже, окончательно пришел в себя.

— На днях убили Михаила Прудковского. Мы ведем частное расследование, пытаемся выяснить, кто это сделал и почему.

— Да, я в курсе, хотя последние годы мы были в ссоре.

— Незадолго до своей гибели, — продолжал Крутов, — Прудковский встречался вот с этой девушкой, Розовой Гви… тьфу, Анастасией Батмановой, и намекал на какие-то взаимовыгодные дела. Что бы это могло быть, вы не знаете?

Юлий Яковлевич вскочил со стула, пробежался по комнате, потом тихо прошептал:

— У меня есть одно предположение. Все, конечно, очень шатко, но… Запаситесь терпением.

— Готовы слушать хоть до вечера, — заверил Крутов.

— Нет, рассказ не будет длинным. Просто здесь есть своя специфика. Не знаю, поймете ли вы. Впрочем, неважно.

Юлий Яковлевич сел на стул, сцепил на коленях тонкие руки и начал рассказывать:

— Произошло это лет пять назад. В тот недолгий период, когда мы с Мишей Прудковским на пару охотились за редкими марками. Иногда нам удавалось отыскивать удивительные экземпляры. О нас и наших находках тогда даже статьи писали в журналах. Так вот, один общий приятель — он собирает открытки, конверты, старые письма — наткнулся на любопытный семейный архив. Точнее — часть архива, которая хранилась в сарае на даче у каких-то стариков.

Не буду утомлять вас деталями, но из некоторых писем стала известна совершенно фантастическая информация. Такую фамилию — Юдолин — вам доводилось слышать? Нет? Я так и думал. Дмитрий Борисович Юдолин был известным коллекционером-филателистом. Марки он начал собирать еще до революции семнадцатого года, и в середине тридцатых годов в его коллекции насчитывалось немало редчайших экспонатов. Были у него и «Саксонские тройки», и знаменитая «Тифлисская уника», и первые раритеты СССР, и «Бычьи головы». Поговаривали, что в его коллекции имелся даже «Желтый трескиллинг», а это сегодня самая дорогая марка в мире. В конце тридцатых годов над Юдолиным нависла угроза ареста. И не просто ареста — он знал, что живым его из тюрьмы не выпустят. Дело в том, что на его знаменитую коллекцию положил глаз один из приближенных Берии.

Но каково же было всеобщее изумление, когда после ареста Юдолина у него дома не обнаружили самых ценных марок. Они исчезли. Дмитрий Борисович сгинул в сталинских лагерях и унес тайну с собой. Исчезновение его коллекции все эти годы волновало филателистов. Мы с Мишей тоже пытались найти ее следы, но — увы! — безрезультатно. И вот из писем, которые случайно обнаружил наш знакомый, выясняется: Юдолин, чтобы спасти жемчужины своей коллекции, придумал игру в почту. В нее он играл с детьми своих друзей. Дмитрий Борисович был почтальоном, а ребята поочередно — директором почтамта. Раз в неделю Юдолин выходил прогуляться на бульвар и передавал им конверты с письмами, а они должны были тщательно хранить их и потом, когда будет накоплено достаточное количество, отправить по адресу, который указан на конвертах. На конвертах, как вы поняли, были наклеены в числе обычных, почтовых, те самые редчайшие марки.