Не дели любовь...
Шрифт:
По голосу Киры было отчетливо слышно, что она не меньше его, если не больше, со страхом и ужасом ожидает каких-то вестей. Чего-то, что могло бы сказать – «Вот они, перемены. Уже завтра все будет по-другому...» И хоть за последний месяц это никоим образом не произносилось вслух, оба знали, что от сегодняшнего дня будет зависеть многое. Будет зависеть их дальнейшая жизнь. День, который станет незримым предзнаменованием предстоящих перемен. Его ждали все трое. И неважно, что только для Евы он официально значился важным событием. Для Киры и Лёшки по внутренним ощущениям этот день
И как бы Мартынов хотел сейчас сказать что-то оптимистичное. Что-то, что могло бы успокоить любимую и заставить с облегчением вздохнуть. Но, увы… Он уже не был уверен ни в чем.
Почти полтора месяца прошло с того момента, когда Кира добровольно пришла к нему. Решилась остаться. Как она сказала, навсегда. И неважно, что будет потом. Просто, чтобы быть рядом. Разве мог Алексей после такого её отвергнуть? Разве мог оставить все как есть? Нет, теперь он просто обязан был вырваться из замкнутого круга, куда собственноручно, не без помощи Евы и её капризов, забрались все трое.
Месяц, словно на пороховой бочке. Когда он уже боялся и предположить, что принесет день завтрашний. Это было так… странно. Ева, словно ничего не замечая, или не желая замечать, ежедневно изображала счастье и радость на лице при Лёше. Пыталась вести себя, как ни в чем не бывало. Будто и не было тех разговоров в машине, и в больнице в первый день, когда Ева узнала о ребенке и собственной внешности. Она словно потерявшись во времени, пыталась сделать видимость нормальной семьи, которая у них могла бы быть когда-то, сложись все иначе. Даже холодность и равнодушие мужчины, наравне с безразличной вежливостью и терпением, не мешали девушке строить планы на будущее.
Господи, иногда Алексею казалось, что его жена помутилась рассудком! Иначе как еще можно назвать все эти её разговоры о том, что будет, когда она выйдет из больницы. Какие-то нелепые предположения о будущем ребенке. Подумать только! Она снова хотела ребенка. Какой к черту ребенок, когда Лёшка еле сдерживал себя, чтобы не сорваться. Скрепя зубами старался вежливо и спокойно утихомирить жену, убеждая, что рано пока обо всем этом думать. Что для начала нужно подумать о собственном здоровье, а уже потом размениваться на другие, столь абсурдные желания...
Сколько раз он готов был послать все куда подальше, плюнув на чувства Евы. Сколько раз он сдерживал себя только потому, как знал, что именно он виноват в том, что стало с женой. Потому что доктор неоднократно, видя едва ли не срывающегося Алексея, снова и снова убеждал, что Еве сейчас ни к чему такие разговоры. Что лучше повременить для её же душевного равновесия и комфорта, иначе неизвестно чем в следующий раз может обернуться её истерика. И тут уже дело было не просто в срыве. Ева была на грани. Малейшая оплошность, и нет гарантии, что помимо поврежденной внешности с ней не случится ничего более болезненного и сложного для всех, вплоть до помутнения рассудка.
Это знали все. И даже Константин Игоревич скрепя зубами, полный негодования и недовольства, продолжал терпеть рядом Алексея. И как ни странно за все это время так больше и не подошел с разговором. Те угрозы, в роковой
Это время было больше похоже на кошмар. Какие-то извечные гонки размышлений в попытках разобраться, а как же быть дальше… И казалось только Ева, живя в своем выдуманном мирке, старалась вообще не думать ни о чем. Может быть, так ей было проще справиться. Кто знает, возможно, именно эта иллюзорная, призрачная надежда на светлое будущее... совместное светлое будущее, заставляла её бороться, чтобы жить дальше.
Вот только это до ужаса раздражало и нервировало. Теперь словно весь мир вращался вокруг неё одной. Все зависело именно от неё и её желаний... Равносильно, как и сегодня все зависело от того, что скажет очередной именитый врач и каким будет исход пластической операции. Только после этого Лёшка если не с чистой, то более менее свободной совестью, сможет откровенно обо всем поговорить с женой. И теперь уже никакие её мольбы не смогу остановить… Она должна будет его понять и отпустить…
– Кирюш, я не знаю пока… - глотая тяжелый комок, образовавшийся в горле, выдохнул Мартынов, - хирург совсем недавно освободился и только зашел снимать с Евы повязки, поэтому…
– Ладно, Лёш, - поспешно оборвала девушка, - как только что-нибудь станет известно и вообще… Набери меня, хорошо?
– Да, солнышко, - согласно кивнул Алексей, и краем глаза заметив приближение Белова, поспешно пробормотал, - мне нужно идти. Потом поговорим, ладно?
– Конечно, - не могла не согласиться Кира. И когда мужчина уже намеревался отключиться, несмело, почти неслышно прошептала, - все будет хорошо, Лёшенька... я верю в это...
– Иначе и быть не может, - грустно улыбнувшись, выдохнул Мартынов. И отключился.
Казалось, последние дни его так вымотали, что он не способен был даже на нормальный разговор с любимой женщиной. Оставалось только действительно надеяться, что это последние рывки на пути к чему-то более радостному и достойному...
– Ну что там?
– не здороваясь, и смерив брезгливым взглядом Алексея, нервно выпалил подошедший Константин Игоревич.
– Сейчас врач выйдет и все скажет, - пожал плечами Лёша, отворачиваясь к окну.
– Ты опять говорил с ней?
– не удержавшись, ледяным тоном поинтересовался тесть.
Догадаться, с кем с ней, не составило особого труда. Но Алексей не желал об этом разговаривать. Тем более с этим человеком. Он прекрасно знал, что Константин Игоревич все так же осведомлен об их с Кирой отношениях. Но Мартынов не намерен был оправдываться. Он вообще не считал, что должен этого делать. В конце концов, чего бы там Ева сейчас не говорила, но, ни для неё, ни для её отца не было секретом, почему он до сих пор не ушел. Жалость и чувство вины удерживало его до определенного момента. Но вечно так продолжаться не сможет. Все равно наступит тот момент, когда все изменится. И это был лишь вопрос времени и скорости выздоровления Евы...