Не для взрослых. Время читать! (Полка 1)

Чудакова Мариэтта Омаровна

Но иногда достигнувшего славы писателя сторожит опасность, с которой трудно бороться: разочарование.

Нечто автобиографическое сквозит в словах едва ли не центрального героя Джека Лондона Мартина Идена, когда к нему, известному и богатому, приходит Руфь, отвергнувшая его, когда он был беден:

«– Отчего же вы раньше на это не решились? – спросил он сурово. – Когда я жил в каморке. Когда я голодал. Ведь тогда я был тем же самым Мартином Иденом – и как человек и как писатель… Я тот же! У меня та же голова, плечи, те же десять

пальцев на руках и ногах. Никакими новыми талантами или добродетелями я не могу похвалиться… Ценность моей личности не увеличилась с тех пор, как я жил безвестным и одиноким. Так почему же теперь я вдруг стал всюду желанным гостем? Несомненно, что нужен людям не я сам по себе… Значит, они ценят во мне нечто иное (…) – то, что я получил всеобщее признание. Но ведь это признание вне меня. Оно существует в чужих умах. Кроме того, меня уважают за деньги (…) Но и деньги эти тоже вне меня. Они лежат в банках, в карманах всяких джонов, томов и джеков. Так что же, вам я тоже стал нужен из-за этого, из-за славы и денег?..»

4

Ирвинг Стоун пишет:

«Он всегда говорил: „Хочу пожить недолго, но весело“. Сверкнуть по небесному своду двадцатого века слепяшей кометой так, чтобы отблеск его идей сохранился в каждой человеческой душе. Гореть ярким, высоким пламенем, сгореть дотла, чтобы смерть не застала его врасплох, пока не истрачен хотя бы медный грош, не доведена до конца последняя мысль. Не засиживайся в обществе собственного трупа; дело сделано, жизнь кончилась – раскланивайся и уходи».

Таковы и его герои – живут не всегда долго, но жизнь эта полна событий.

С какого-то момента Джек Лондон мечтал о своем доме. И выстроил его. Он так много написал про волков и собак, что его друг Джордж Стеринг дал ему прозвище «Волк». И когда стал строиться в 1911 году дом его мечты, соседи называли его Домом Волка.

В жаркую летнюю ночь августа 1913-го соседний фермер увидел красный отблеск на небе в той стороне. А Лондоны спали в коттедже в полумиле от дома. Они вскочили на коней и поскакали к дому. Но он уже догорал. Хозяин хотел восстановить дом. Но Судьба не выделила ему на это жизненного времени.

…Однако лучше все-таки кончить не на этой печальной ноте, а на романе, написанном в последний год жизни писателя и до сих пор волнующем читательские сердца – загляните в интернет, и вы сами убедитесь в этом. Роман называется «Маленькая хозяйка большого дома».

«– Где же мой мальчик? – кричал Дик, топая и звеня шпорами по всему Большому дому в поисках его маленькой хозяйки.

Наконец он дошел до двери, которая вела во флигель Паолы.

…Дверь распахнулась.

– Где мой мальчик? – крикнул он опять и затопал по длинному коридору.

…– Где мой мальчик? – кричал он, проходя под воротами как раз в ту минуту, когда, огибая кусты сирени, подъехал лимузин.

– Черт меня побери, если я знаю, – ответил сидевший в машине высокий белокурый человек в светлом летнем костюме;

и через мгновение Дик Форрест и Иван Грэхем пожимали друг другу руки».

И далее на наших глазах лепится внешний облик настоящего американца – в формировании его Джек Лондон (включая его собственную внешность), на мой взгляд, сыграл не последнюю роль:

«Грехэм был почти одного роста с Форрестом, может быть, выше на какой-нибудь дюйм, но зато уже в плечах и груди, и волосы светлее; глаза у обоих были почти одинаковые – серые, с голубоватым белком, и лица их покрывал одинаковый здоровый бронзовый загар. Черты лица у Грэхема казались несколько крупнее, чем у Форреста, разрез глаз чуть удлиненнее, что, однако, скрадывалось более тяжелыми веками. И нос его был как будто прямее и крупнее, чем у Дика, и губы алее и точно слегка припухли.

Волосы у Форреста были ровного светло-каштанового оттенка, а волосы Грэхема, без сомнения, отливали бы золотом, если бы они так не выгорели на солнце, что казались песочного цвета. Скулы у обоих слегка выступали, но впадины на щеках Форреста обозначались резче; носы были с широкими нервными ноздрями, рты крупные, по-женски красивые и чисто очерченные; вместе с тем в них чувствовались затаенная сила воли и суровость, так же как и в крепких, крутых подбородках».

А вот и та, кого искал хозяин дома.

«Они выехали на залитую ярким солнцем лужайку, и Грэхему открылось необыкновенное зрелище.

Середину обсаженной деревьями лужайки занимал большой квадратный бетонированный бассейн». И в нем, «как раз посередине, огромный гнедой жеребец, мокрый и блестящий, взвившись на дыбы, бил над водой копытами, и мокрая сталь подков блестела в солнечных лучах. А на его хребте, соскальзывая и едва держась, белела фигура, которую Грэхем в первую минуту принял за прекрасного юношу. И только когда жеребец, вдруг опустившийся в воду, снова вынырнул благодаря мощным ударам своих копыт, Грехэм понял, что на нем сидит женщина в белом шелковом купальном костюме, облегавшем ее так плотно, что она казалась изваянной из мрамора. Мраморной казалась ее спина, и только тонкие крепкие мышцы, натягивая шелк, извивались и двигались при ее усилиях держать голову над водой. Ее стройные руки зарылись в длинные пряди намокшей лошадиной гривы, белые округлые колени скользили по атласному мокрому крупу, а пальцами белых ног она сжимала мягкие бока животного, тщетно стараясь опереться на его ребра.

…Когда она, чтобы не сползти со спины жеребца, прижалась щекой к его выгнутой шее, ее распустившиеся мокрые золотисто-каштановые волосы переплелись и смешались с его черной гривой. Но больше всего поразило Грэхема ее лицо: это было лицо мальчика-подростка – и лицо женщины, серьезное и вместе с тем возбужденное и довольное игрой с опасностью…»

С этого все и начинается…