Не доверяйте кошкам
Шрифт:
Постоянно сменяющие друг друга покупатели на время отвлекают меня от грустных раздумий. Однако каждый их разговор, каждое, даже самое безобидное, слово я воспринимаю через призму своих сомнений. Наблюдая за молоденькими девушками, которые заходят купить что-нибудь к обеду, я заметила, что они уже не болтают о парнях или о любви так, как мы в их возрасте. Они делятся новостями, сочувствуют друг другу, но главное — они полны надежд. Я нахожу их трогательными. У каждого поколения свои знаковые слова, свой жаргон, свои условные фразы. Влюбляясь, люди в разное
Рик должен был зайти сегодня утром, но не пришел. Не видела я, и чтобы он проходил мимо. Пора закрывать магазин на обед. Я провожаю последнюю покупательницу и запираю дверь. Опуская штору, замечаю Мохаммеда, он машет мне рукой. Я отвечаю ему. Мне приятно знать, что он рядом. Мы перекидываемся парой слов каждое утро, когда я прихожу в магазин, и каждый вечер, когда булочная закрывается. Я часто задаюсь вопросом, как он живет в свободное от работы время. Впрочем, с таким графиком свободного времени остается не так уж много.
После обеда я начинаю уже беспокоиться, куда делся Рик. В последнее время он не пропадает так надолго без предупреждения. Звоню ему на мобильный:
— Рик?
— Привет, Жюли.
— Ты где? Я не узнаю твой голос.
— Да я заболел…
Он испуганно охает:
— Черт, уже три часа!.. Я валяюсь со вчерашнего вечера. Должно быть, где-то простыл.
Рик заходится в кашле, почти задыхается. Я никогда еще не слышала, чтобы он так хрипел.
— Ты лечишься?
— Кофе, аспирином.
— Я забегу в аптеку — и к тебе.
— Да ладно, не напрягайся. Завтра будет лучше.
— У тебя температура?
— Думаешь, я ее мерил…
— Лоб у тебя горячий?
— Скорее ледяной. И влажный.
— Пока отдыхай, я приду часам к восьми, со всем необходимым.
— Ладно.
Он не стал меня отговаривать, просто сказал: «Ладно». Моя бабушка любила говорить, что больные мужчины похожи на раненых волков. Они подпускают к себе только тех, кому доверяют. Мое настроение немного улучшается, поскольку сегодня вечером у меня свидание с волком.
Я опустошила аптеку до такой степени, что месье Бланшар разрешил мне принести назад все, что не понадобится. На стук в дверь Рик не отвечает. Тогда я стучу сильнее и слышу его приглушенный голос: «Заходи! Открыто…»
Он лежит в постели, бледный, одеяло натянуто до самого носа.
— Боюсь тебя заразить.
— И давно ты в таком состоянии?
— Лихорадить стало вчера вечером. Это что еще за огромный пакет с лекарствами? Предупреждаю сразу, свечи ставить не буду.
Я сажусь на край кровати.
— Могу я хотя бы пощупать твой лоб?
Он молча кивает.
Когда моя ладонь касается его кожи,
— Горло опухло? Болит?
— Не знаю.
— Позволишь?
Рик послушно приопускает одеяло. Думаю, он лежит голым. Я ощупываю его шею под подбородком. Щетина колет мне кончики пальцев. Похоже, во время болезни она отрастает быстрее. Обожаю это ощущение.
— Ну, что там?
«Лучше бы вызвать врача, но я не против, если ты немного помучаешься, а я единственная буду за тобой ухаживать…»
— Сейчас дам тебе таблетки, и выпьешь микстуры. Здорово ты простыл. Неудивительно, ведь ты все время бегаешь в одном свитере, независимо от погоды.
Он улыбается:
— Жюли, мы еще не поженились, а у меня уже есть мамочка. Да еще этот твой учительский тон…
Что он сказал? «Поженились»? Его глаза блестят. Я совершенно растеряна. Вот уже несколько недель он не давал мне повода так волноваться. Внезапно я перестаю видеть в нем грабителя, я больше не остерегаюсь того, что он замышляет, а воспринимаю его таким же, как в первый день. Мне нужно срочно встать, иначе я наброшусь на него и заставлю передать мне свои микробы через рот.
— Ты, наверное, ничего не ел?
— Представь себе, у меня есть выбор между капустой с сосиской и чизбургером, но при одной только мысли о них меня начинает тошнить.
— Нельзя, чтобы желудок был пустым. Даже больной организм нуждается хотя бы в минимуме пищи. Я приготовлю тебе вкусный бульон.
«Докатилась! Какой ужас! Мне только что исполнилось двадцать девять, а я уже говорю как моя мать! Это конец, налицо все признаки надвигающейся старости! Однажды я велю ему надеть теплые носки, и он назовет меня „мамочкой“ перед нашими детьми…»
Отправляясь на кухню, интересуюсь:
— В твоем холодильнике, конечно же, не из чего сварить легкий бульон?
— Разве что из пиццы и мясных наггетсов…
Я позволяю себе открыть его холодильник. Класс. Я чувствую себя дома, у нас дома. На кухонном столе замечаю знакомые папки, сложенные в две стопки. Никаких надписей, ничего, что позволило бы догадаться об их содержимом.
Рик ворчит:
— Ненавижу болеть.
«Тоже мне новость! Мужчина, который не любит болеть! Покажите мне хоть одного, кто будет лечиться без нытья, не изображая из себя жертву инквизиции!»
Рик отбрасывает одеяло. Он действительно не одет, по крайней мере до пояса. А может, вообще весь голый. И снова ворчит:
— То жарко, то холодно, я так больше не могу. Может, откроем окно?
— Ты прав, как раз пневмонии тебе и не хватает.
— С меня сто потов сошло со вчерашнего вечера. Мне будет гораздо лучше, если я схожу в душ.
Мне кажется, он собирается встать. Я чувствую себя неловко. Лучше пойду домой, поищу, из чего можно сварить ему бульон. Не хочу видеть его без одежды, то есть не в таких обстоятельствах. Странные все-таки эти мужчины. Им проще показать свою задницу, чем открыть свое сердце.