(Не) его тройня
Шрифт:
— Я не знаю, как работает твой мозг, — бесцеремонно продолжает мужчина. — Но я уверен в одном, родители часто, сами того не понимая, создают детям проблемы.
— Откуда тебе это известно? — демонстративно фыркаю.
— Я детский психолог, — буравит меня взглядом.
— Сапожник без сапог, — пытаюсь по больнее уколоть мужчину. — У тебя-то самого детей нет!
— Нет, и скорее всего уже и не будет.
— А что так? Не ведутся бабы на твой замок?
— Почему же не ведутся? Только так собираю лайки в социальных сетях.
— Тогда где твоя принцесса?
—
— Обычными людьми, — пожимаю плечами.
— Обычными они не вырастут никогда. Нестандартные, творческие, ты хоть замечала, как твоим девочкам нравится играть? А они занимаются ненавистной им гимнастикой. Не перебивай меня! Знаешь, что спросили Соня с Алисой, когда приехали ко мне? Нет? Можно ли нам сегодня не делать растяжку? Не делать! Им нравится играть, представлять себя кем-то другим.
— Им нужна дисциплина! — не могу себя удержать.
— Это тебе нужна дисциплина, — сквозь зубы произносит мужчина, но быстро успокаивается и берёт себя в руки, продолжая спокойным голосом. — Девочкам нужна материнская любовь. Безусловная материнская любовь. Ты должна любить их просто за то, что они у тебя есть! — не выдерживает и хлопает ладонью по подлокотнику дивана. Смотрю, как сжимается мужской кулак и мне становится прохладно и как-то не по себе. Сильнее кутаюсь в плед. Никита не сводит с меня глаз, а я старательно прячу взгляд. Он вроде дело говорит, но всё моё нутро бурно сопротивляется.
— А как же Тимофей? — тихо произношу и затаиваюсь, словно мышь среди стащенного ею сыра.
— Во-первых, он ненавидит своё полное имя. Не перебивай меня! — моя челюсть закрывается, даже не открывшись. — Во-вторых, он очень не уверен в себе. Его переполняет страх. А это знаешь ли прямой путь в психосоматику. Очнись и займись своими детьми, пока ещё есть время. Ему всего пять, а твой сын, ни с кем не дружит. Сестры — это не друзья.
— Ты не знаешь Тимофея! Он смелый и находчивый, — сопротивляюсь мужскому словестному напору.
— Это одна из сторон проявления страха. Он не уверен в себе и это очень сильно гнетёт ребёнка, но поговорить ему об это не с кем. Мать его попросту не слышит. И не услышит, если сама этого не захочет.
— Я не буду потакать всем их прихотям.
— Про прихоти речи нет! Мы говорим о страхах твоего сына! Услышь меня. Твой сын спит с ножом в кровати. Он боится! Боится жить. А ещё ему нужно постоянно переживать, и бояться за сестёр. Боятся в тройне.
— Что делать? — слёзы наворачиваются на глаза, вытираюсь пледом.
— Во-первых, принять тот факт, что ты не одна против всех в этом мире. У тебя есть семья. Тебе есть с кем поговорить. Во-вторых, с детьми нужно заниматься и убирать их страхи. Заметь, девочки носились по всему замку одни, они любопытны. В-третьих, детям нужно общение. В-четвёртых, тебе нужно много работать над собой. Я знаю, насколько тяжело отпускать детей… но тебе придётся.
— Откуда ты знаешь? У тебя же детей нет? — язвлю мужчине.
— Моя жена убила нашу дочь и покончила с собой, — холодным тоном сообщает
— Начни с изучения этого, — сухо бросает мне. — Кирилл скоро приедет за тобой и детьми, — разворачивается и уходит.
— Прости меня, пожалуйста! Пожалуйста! — реву так, что не могу себя остановить. — Пожалуйста, — уже ору что есть сил, от боли, что заслала мне мозг. Не обращаю внимания ни на спящих детей, ни на охрану, которая наверняка в доме. Слезы и сопли съедают половину произнесённых мною букв.
— Прости! Прости! Я с*ка, — последнюю фразу шепчу, но я абсолютно уверенна, что мужчина меня услышал. Никита молча стоит в проёме, держась рукой за дверной косяк.
— Прости, прости, прости…
— Ванная там, — жестом указывает на коридор. Бегу стремглав, открываю кран с холодной водой и плещу на лицо. Останавливаюсь только тогда, когда ступни ног начинают ощущать сырость. Я всё здесь облила. Кручу головой, стены, зеркало, пол — всё в каплях. Наскоро вытираю полотенцем безобразие, что сотворила. Выхожу из ванной, Никиты в коридоре нет. Обиделся.
В гостиной сажусь на диван и пялюсь в потолок. Сжимаюсь в комок, залезаю с головой под плед.
Сквозь сон слышу бодрые мужские слова:
— Где все? — открываюсь и вылезаю из пледа. Спрыгиваю с дивана и кидаюсь на шею Кириллу. Опять не могу сдержать слёз.
— Я с*ка, такая с…, - моё лицо сотрясается от удара. Замираю и смотрю на мужа. Тру щёку и отстраняюсь от мужчины. Молча пячусь за диван, Кирилл идёт на меня. Бегу в проём, что отделяет гостиную от коридора. Щека горит огнём. За что он меня ударил? Узнал, что я обидела Никиту? За это? Успеваю забежать в ванную и запереть дверь. Любуюсь в зеркало на покрасневшую щеку, это что такое? Провожу пальцами по коже. Кровь? Смотрю на красную подушечку пальца. Подношу к носу и вдыхаю запах. Точно кровь. Кирилл разбил мне щёку до крови. Вздыхаю и выхожу из ванной. Кирилл стоит напротив, упершись спиной о камни. Скользнув взглядом по фигуре фиктивного мужа, прохожу мимо и иду в детские комнаты. Пора будить детей и ехать домой. К себе домой, в свой уютный маленький дом. Дети с трудом просыпаются и вылезают из кроватей. Собирают свои вещи и идут на выход. Замечаю их грустные лица, но ничего сделать не могу.
Кирилл и Никита вместе стоят у входных дверей. Дети тихо вздыхают. Не поднимая голову, прохожу мимо мужчин, дети плетутся за мной.
Дожидаемся пока мужчины закончат беседовать, и Кирилл соблаговолит сесть за руль и выехать из владений Никиты.
— Отвези нас домой, — прошу Кирилла. — К нам домой, а не в твой пентхаус.
— Хорошо, — через сорок пять минут машина тормозит у нашего с детьми дома.
— Дети на выход, — командую и отстёгиваю ремень безопасности.
— Дети остаются в машине, — проговаривает муж.