НЕ ГАДАЙТЕ НА РОМАШКАХ. Книга 3. СЕМЕЙНАЯ КРЕПОСТЬ.

Сурская Людмила

– Что ты такое говоришь, за день?
– съязвила мать, шлёпнув его пониже спины.
– Вчера после выпуска мне показалось, что ты ещё не перевоспитанный был.

– Малышка, меня мама обижает, - дурачился Бугор, прячась за жену.

Зинаида скоренько приткнула его на стул.

– Садись, если есть хочешь, а не придуряешься.

Он уплетал угощения, жмурился, как сытый кот посматривая на Дашу и благодарил мать.

– Как дома хорошо!- вырвалось у него.

– Вот и возвращайтесь, ребятки, - удачно

вставила мать. Так к месту, что Роман аж, поперхнулся.

– Так ведь Дашутке ещё доучиться надо, а там видно будет, - выкрутился он

Маленький пальчик жены поболтал над языком, мол, думай, что говоришь.

– Чего вы там сигналите? Я сердцем чую беду. Тоска замучила. Места себе не нахожу. Куда распределился, так и не сказал, стервец.

– Тебя не обманешь, - удивился прозорливости матери Роман. Как -то женщины не так сконструированы. Пусть будет по-твоему. Скажу.- Он вздохнул глубоко и выпалил.- Я еду в составе миротворческого контингента в Югославию. Примерно на год. Это нестрашно, не волнуйся.
– Выпалил он на одном дыхании.

– Чуяла моя душа, что-то не так. Никакой Югославии. Ты у меня один сын. Я к Президенту поеду, уволишься и всё. Не пущу.

Бугров собрался положить в рот такой себе рулет из куска мяса и бекона со специями и раздумав опустил вилку на тарелку. "Чего так шуметь-то?!"

– Мам, успокойся. Президенту без тебя и заняться нечем. Я сам так решил.

– Даша, останови его, ты можешь. Он льдинкой в твоих руках тает. Дашутка, умоляю, не пускай его. Он тебя послушает, - бросилась она к снохе, в мольбах прижимая к груди руки.
– Сложит ведь свою дурную головушку ни за грош.

"О, это ещё зачем? Так чего доброго и Дашку с пути правильного собьёт...",- всполошился он.

"Натворил Бугров, так уж натворил. Но это его жизнь",- подумала Даша и поёжилась. Ей меньше всего хотелось становиться глашатаем совсем не радостных новостей. Как же будет тяжело видеть лицо Зинаиды радующейся окончанию учёбы сына и получившей вот это... Выслушать её несправедливые упрёки, а они будут. Но кто-то должен ему помочь. Кто, если не она его жена.

– Роман, уйди, - попросила она. Он замешкался, так Даша с ним не говорила никогда. Дарья свела брови.
– Уходи, пожалуйста!

"Ну и что теперь?" Помедлив и набрав еды на поднос, не оглядываясь, Бугров вышел. Дашкина поникшая голова почти лежала на крепко сцепленных в кулак руках. В лице ни кровинки. Она отдавала себе отчёт, что разговор будет нелёгким, скорее всего, даже неприятным. Но она должна помочь ему. И Дашка решилась.

– Зинаида Валентиновна, милая. Мы будем ждать его и дождёмся. Он придёт и закружит нас обоих, как сегодня, на своих сильных руках, прижмёт к своему тёплому телу. Год быстро пролетит. Поймите вы его.

Понимать Зинаида не желала и оттого раскричалась.

– Ты не любишь его так, как я. Я мать, а ты всего

лишь жена, их может быть много. Да о чём я говорю ведь ясно, если б сильно любила, не пустила. Значит, так на его рожу позарилась...

Даша поморщилась, но из терпения не вышла, на намёки не обратила внимание.

– Зинаида Валентиновна, нельзя в Романе ломать мужика. В нем очень сильно это. Тогда мы потеряем его по-другому. Это в вас сейчас чувство опасности и жалости взяли верх над разумом. Я не обижаюсь на несправедливые слова. Я понимаю.

Роман отсиживался на крыльце в обществе собак и дымящего, как паровоз Сан Саныча, но и туда долетали причитания матери.

– Не могу выносить бабьих слёз, - морщась, как от зубной боли жалился он.

– Чем, это ты так мать раскочегарил, прям сходу, вроде ничего шуму не предвещало. Она, как бабочка порхала, а теперь пыхтит, как старый самовар. Это надо ж было так постараться.

– В Югославию еду. У матери истерика. К Президенту собралась. Угореть можно,- запустил в коротко стриженные волосы руки.

Саныч пососал сигарету и с удовольствием затянулся.

– Дашка на амбразуру легла?

– Да, Дарьюшка сейчас, как панфиловцы под Москвой, насмерть стоит.

Саныч покидал окурок с одного конца рта на другой.

– Зинаида кричит, так кричит. Идём, послушаем. Тебе полезно будет, - подтолкнул Романа Саныч.- Когда бабы разговаривают, можно многое о их нутре узнать.

Бугор отмахнулся.

– Я и так о них всё знаю.

Охранник покрутил пальцем изображая сверло.

– Только дурак думает, что он о женщине знает всё, если это даже твоя мать и жена. Ты на такого не похож. Идём. О, слышишь?

Они прислушались, а в доме полыхало.

– Пусть лучше сопьётся или в тюрьме сидит, но живой.
– Уже слабее отбивалась мать.

Даша покачала головой, вытянутые руки на столе сжались в кулачок.

– Лучше ли. Сейчас в вас материнский эгоизм говорит. Зинаида Валентиновна, я буду часто приезжать. Мы будем считать дни до его возвращения и ждать. Я его безумно люблю, без него не будет и моей жизни, но я не стала останавливать его. Нельзя в главном его деле ставить препоны.

Но Зинаида не хотела считаться ни с главным, ни с настоящим. Реальность в которой она могла потерять единственного сына затмила всё.

– Ты не чувствуешь того, что я вот тут, - дотронулась она до сердца.
– Это я не смогу жить, а ты ещё раз замуж выйдешь.

– Вы не можете так говорить, - встала на дыбы Даша.
– Мне может быть ещё хуже сейчас, чем вам.

Но Зинаида пришла до тямы. Голова включилась. И она осекла сноху:

– Остынь. Самое хреновое, что ты во всём права. Прости Дарья, где это бесчувственное бревно?

– Думаю, вишни в саду жуёт. Пойдёмте к нему, мама.

Слёзы лились из глаз Зинаиды рекой.