Не голова, а компьютер
Шрифт:
Из семерых детей Дзевалтовского только младший, Стефан, не был еще женат. Остальные давно пообзавелись семьями и детьми. У Дзевалтовского было много внуков, некоторые уже в возрасте Вацека, и как-то так повелось, что в семье все его называли дедушкой.
Дедушка держится молодцом, рассказывал Стефан, и все бы хорошо, если б не глаза. Вот и сегодня он приехал, чтобы ускорить визит у знаменитого окулиста, с которым мать жила когда-то в общежитии и с тех пор поддерживала дружеские отношения.
— На одном глазу у
«Катаракта? — думал Марцин. — Что еще за штука? В прошлом году про катакомбы проходили». От этих размышлений его отвлек разговор в комнате.
— Мальчики могли бы пожить в этом году у нас. В начале лета Елена с ребятами приедет. У Марцина товарищ был бы: сын Елены — его ровесник. И дедушка будет рад. Очень тоскует он с тех пор, как на пенсию ушел. А теперь еще из-за глаз почти из дома не выходит.
— Спасибо, Стефан. Но Вацек в этом году на турбазу уезжает в Закопане, Петрика я в дом отдыха с собой беру, а Марцин в лагерь со школой поедет.
— Жалко. Я думал, Марцин поживет у нас. Приезжайте тюльпанами хотя бы полюбоваться: такого множества цветов, такой красоты я просто не припомню.
— Спасибо. А что касается Марцина, можешь не жалеть. С ним так трудно… Совсем отбился от рук… Юзек вечно в разъездах. И на уме у него только сахарная свекла. Боюсь, он с плохой компанией связался.
— Юзеф?
Стефан был потрясен.
— Нет, не Юзеф. Юзеф на это не способен и времени у него нет на такие глупости. Марцин! Все даю себе слово взяться за него и все некогда…
— Солянка! — громко позвал кто-то со двора. — Солянка!
Марцин подскочил к окну и замахал руками, подзывая Чушку поближе.
— Чего орешь?
— Приходи ко мне. В пять — «Бонанца».
— Ну да? — Марцин от радости чуть не вывалился из окна. — А предки твои?
— Порядок! Будь спок.
— Подожди, у мамы спрошусь…
Редиска вымыта и почищена. В кухне прибрано, за хлебом он сходил. Что еще? Газета? За газетой пусть Петрик сбегает.
— Мамочка, извини, пожалуйста, товарищ приглашает меня телевизор посмотреть. Сегодня будут показывать научно-популярный фильм. Чисто познавательный.
— «Бонанца» сегодня в пять часов, — со вздохом вырвалось у Петрика. — И мне тоже хочется посмотреть!
— Ах, «Бонанца»! Это, по-твоему, познавательный фильм? — с иронией спросила мать.
— Познавательный в том смысле, что в нем говорится об отваге, о чести, о чувстве товарищества, — вступился за Марцина Стефан. — Ясно, если бы не приключения, он не пользовался бы таким успехом. Отпусти его, Марыся, этот фильм только в его возрасте и смотреть.
— Знал бы ты, Стефан… Я не могу…
— Ну разреши, Марыся. В неделю-то раз.
— Мамочка, редиску я помыл. А ты заметила, как в кухне чисто? Я сегодня…
— Ты? Я думала, Вацек…
— Да разве Вацек догадался бы кладовку разобрать.
— Ну так и быть. Ступай! — сдалась мать. — Только смотри не возвращайся поздно. — Когда Марцин уже попрощался со Стефаном, поблагодарив его взглядом, и отворил входную дверь, мать крикнула вслед: — Как фамилия твоего товарища?
— Чушка.
— Чушка?
— Ну, Чушкелевич! Мам, он во дворе меня ждет.
— Ученик Вацека? Видно, порядочные люди: о сыне заботятся о своем. Ну, хорошо, иди!
У Чушки был недовольный вид: ему надоело ждать.
Они быстро зашагали в сторону Новогродской улицы.
— Слушай, а твоя мама меня не выставит? — спросил Марцин.
— Нет. Она в Прушков уезжает на именины.
— А отец дома?
Марцину очень хотелось посмотреть «Бонанцу», но при воспоминании о здоровенных ручищах и зычном голосе Чушкиного отца ему сделалось не по себе.
— Они вместе едут. И вообще, не дрейфь, мама уже не сердится. Знаешь, директор — мировой мужик! Он ей такое загнул…
— Ну?!
— Она еще раз к нему ходила. Обиделась, что меня прозвали Чушкой. Я столько лет не обижаюсь, а она раз услышала и — пожалуйста! Но директор ей растолковал…
— Что же он сказал?
— Что его в школе тоже никогда по фамилии не называли, всегда Кобылой или Кобылкой. И ничего нельзя было с этим поделать. С отцом его та же история была. И в университете иначе не называли, как Кобылой. Идет он однажды по Маршалковской, а навстречу солидный какой-то дядечка. И вдруг заорал на всю улицу: «Кобыла, ты?» «Я», — говорит наш директор. Даже прохожие остановились и обернулись, а тот как ни в чем не бывало обнял нашего директора и облобызал. Оказывается, они учились вместе. Мама рассказывала папе, я слышал.
— Потеха! — рассмеялся Марцин, представив себе эту сцену. — Во потеха, — повторил он.
— И мама с папой тоже смеялись. А знаешь, твой брат математикой со мной будет заниматься. Какой он?
— Скала!
— Такой неприступный?
— Ничем не проймешь! От него пощады не жди. Говорю, не человек, а скала! Тебе не позавидуешь. А Костика ты не позвал смотреть телевизор?
— Хотел, пошел даже к нему. Но дома у них, похоже, скандал. Из-за двери крик; ругается кто-то тонким, писклявым голоском… Ну, я и потопал обратно.
— Это Алиция, наверно, его сестра. Интересно, почему скандалы чаще всего бывают по субботам? Ты как думаешь, Чушка? — Голос был у Марцина грустный: вспомнился предстоящий разговор с отцом. — И зачем только люди жизнь себе портят? Уж лучше бы откладывали неприятные разговоры на понедельник.
— Нет, на понедельник нельзя! Мама говорит: понедельник — тяжелый день.
Еще на лестнице донеслись до них истошные крики:
— Святая мадонна! Куда запонки подевались! Томек, ты не брал папиных запонок? Мы опаздываем!