Не говори мне о любви
Шрифт:
По-видимому, он сразу узнал конверт, но долго простоял, вперившись в него.
– Ясно. А я все не мог понять, что с ним случилось. Пришло все-таки.
– Могли бы и предупредить, что написали мне столь ядовитое послание.
Ей опять стало больно, и, опустив голову, она повернулась к двери, мысленно торопя Чарльза.
– Я думал, мы уже все выяснили, – сказал он, кладя письмо на стол. – Я же извинился. Помните, я признал, что неправильно о вас думал?
– Но ведь вы не забыли о ваших обвинениях?
Брент подошел к ней и заглянул в глаза, что было совсем не
– Не думаю, что вас беспокоят мои чувства. Скорее, вы не знаете, что делать с вашими, поэтому бежите отсюда.
Она ответила ему взглядом, который должен был сказать ему, что его предположение совершенно непонятно ей. Обойдя его и стараясь ни в коем случае не коснуться, Эмма подхватила чемодан и выскочила на крыльцо, с облегчением заметив в конце улицы такси.
– Я дала мистеру Петерсону ключ. Он покормит кошек, так что вы можете не беспокоиться о них.
Брент вышел следом за ней, и, когда заговорил, голос его звучал подозрительно ласково:
– О чем вы? Какое беспокойство! В любом случае мне надо докрасить стены.
– Только не в серый цвет! – Она холодно взглянула на него.
– Какое это имеет значение? В конце концов вы тут задержитесь только на год!
Чарльз затормозил у крыльца, и Эмма бросилась к машине.
– Плевать! Делайте, что хотите! Красьте хоть в черное, если вам так нравится!
Брент остался на крыльце, но Эмма чувствовала, что он не сводит с нее укоряющих глаз, пока она ставит чемодан и садится в машину. Захлопнув дверцу, она зачем-то стала закрывать окно.
– Счастливого пути, Эмма, – насмешливо пожелал ей Брент. – Я буду ждать вас, не сходя с места.
Этого она как раз больше всего боялась, и ей стало грустно и легко одновременно, когда она попросила Чарльза отвезти ее на автобусную остановку. Пока они не завернули за угол, Эмма, как ни хотела, не смогла удержаться и оглянулась. Она знала, что Брент думает о ней как о предательнице и трусихе, и признавала его правоту.
В Вашингтоне было еще жарче, чем в Южной Каролине. Квартира, которую она сняла и хотела сдать, показалась ей ужасно казенной и бездушной. Современная мебель гораздо меньше соответствовала ее настроению, чем разностильная обстановка в доме Мэгги. Тем не менее она растянула свое пребывание в Вашингтоне на неделю, несколько раз сходив в гости к знакомым и с удовольствием побывав в любимых музеях. Она могла бы и месяц прожить в каком-нибудь из них, но, увы, это все равно не спасло бы ее от мыслей о Бренте.
Она рассчитывала, что несколько дней вдали от него помогут ей вернуть душевное равновесие. Она уже гораздо спокойнее могла думать о запоздавшем письме, полученном на редкость не вовремя, и о своей странной реакции, в основе которой лежала ее собственная вина перед Мэгги. В письме не было обвинений, которых бы она не предъявляла себе самой. Теперь ее волновало, до конца ли он расстался с этими обвинениями.
На это у нее не было ответа, может, поэтому она и оставалась в Вашингтоне гораздо больше времени, чем ей потребовалось на визит к несостоявшемуся
Однако рано или поздно, но надо было возвращаться в Уэбстер. К тому же Эмма вдруг поняла, что соскучилась даже по кошкам. Она дважды звонила мистеру Петерсону и справлялась о них.
Единственное, что ей обязательно надо было сделать, это решить вопрос с машиной. И она потратила все свои сбережения на почти новую малолитражку, даже не заикнувшись о рассрочке. Она ведь осталась без работы, и ей не хотелось стать объектом для насмешек. Еще она подумала, что ей придется обратиться к Бренту гораздо раньше, чем она рассчитывала. Нельзя сказать, что эта мысль пришлась ей по душе, но делать было нечего.
Забив машину вещами, которые на удивление быстро и в полной сохранности были доставлены из Сенегала, Эмма отправилась в Южную Каролину. То, что она покидала столицу и бросала работу, о которой долго мечтала, оставило ее на редкость равнодушной, и это даже удивило ее. Мэгги имела обыкновение подсмеиваться над ней, считая, что она зациклилась на своей карьере. Жизнь – вечный калейдоскоп, и надо уметь наслаждаться ею, и Брент Форрест это, видимо, понял.
Злясь на себя за то, что ее мысли постоянно крутятся вокруг него, Эмма покрепче ухватилась за руль и сосредоточилась на дороге и пробегающих мимо пейзажах. Путешествие растянулось на два дня. Не изучив как следует карту, она сделала несколько неправильных поворотов и сбилась с пути. С Брентом такого бы не произошло, Эмма в этом не сомневалась. Он бы и без карты приехал точно куда надо.
По дороге она несколько раз возвращалась к мысли о том, правильно ли сделала, поехав на машине. Тем более что поразмышлять над этим у нее было время. Но сколько бы она ни старалась занять себя посторонними вещами, забыть о Бренте Форресте не удавалось, хотя в нем было много такого, что ей не нравилось в людях: он ни к чему не относится всерьез, не ставит перед собой никаких целей.
Зато Дэниел Кендол точно знал, что с ним будет через пять – десять и даже через двадцать лет, зло подумала Эмма. Вне всяких сомнений, он будет американским послом в какой-нибудь европейской стране к тому времени, как младший из его идеальных отпрысков поступит в какой-нибудь элитарный университет.
Эмма поерзала на сиденье и виновато поглядела на себя в зеркало. Она заставила Брента поверить, будто у нее с Дэниелом все серьезно. Впрочем, еще совсем недавно, когда карьера занимала ее целиком, она бы могла выйти за него замуж. Но недолгая жизнь в Уэбстере заставила ее по-новому взглянуть на мир. Она вдруг поняла, как много потеряет в жизни, в которой нет места обаятельному Бренту Форресту.
Почему бы ей сразу не сказать ему правду, как только она окажется в Уэбстере? Хотя зачем? Его вряд ли это волнует. Вздохнув, она постаралась сосредоточиться на дороге.