Не хочу быть королём
Шрифт:
– Не ты! – перебивая деда, выкрикивает Мирон, в воздухе тыча в его крепкую фигуру пальцем. – Это бабушка меня растила, она была со мной, когда я болел или когда мне снились кошмары. Она занималась со мной тем, что мне нравилось. Потому что, в отличие от тебя, любила меня, а не готовила себе на замену.
Мирон шмыгает носом и утирает тыльной стороной ладони покатившиеся соленые слезы. Воспоминания о бабушке ржавой иголкой колют в сердце. Почему ее нет рядом, чтобы прижать Мирона к своей груди, чтобы обнять крепко-крепко и защитить, обещая, что страшные сны только вымысел. Но бабушки нет, а личный кошмар Мирона чрезмерно реален
– Но ты и мой внук, ты Самохин! – гаркает дед, вновь бахая по столу. – И все, что у тебя сейчас есть, только благодаря моим успехам на заводе. Поэтому ты обязан учиться и идти по моим стопам!
– Тогда я лучше уйду, как это сделал папа, – в раздражении бросает Мирон без единого колебания и шагает к выходу.
– Сейчас же вернись, паршивец! – кричит вдогонку Леонид, наконец-таки выбираясь из-за стола, но Мирон уже исчезает за хлопнувшей дверью.
Практически вбежав в свою комнату, Мирон запирает замок, когда запоздалый испуг легкой дрожью прокатывается вдоль позвоночника. Шумно дыша ртом, так что пересыхает горло, Мирон плюхается на кровать и утыкается лицом в ладони. Щеки, все еще сырые от слез, горят огнем на контрасте с подозрительно холодной кожей рук. Мирона слегка трясет, а под ребрами бешено колотится сердце, ритмично отбивая пульсом по ушным перепонкам.
Надо что-то делать. Бежать, и как можно дальше отсюда.
Мыслить продуктивно максимально сложно, но Мирон не желает проводить в доме деда даже лишней минуты. Он шлепает себя по щекам, словно в попытке раззадорить и подбодрить, поднимается с постели и шагает к зеркальной двери платяного шкафа. Запоздало вспоминая, что чемодан хранится в кладовке прихожей, Мирон чертыхается себе под нос и тащит из-под кровати спортивную сумку. Наобум снимает с вешалок вещи, пихает внутрь, но одумавшись, вытряхивает все обратно. Нужно взять лишь необходимое.
На сборы уходит примерно пятнадцать минут. Деда не слышно.
Проверив, что взял зарядку от телефона, документы и бумажник, Мирон, слегка замявшись, чтобы унять вновь зачастивший пульс, открывает дверь спальни и стремительно шагает к выходу, молясь, чтобы дед не погнался следом.
Всегда исправный замок как назло застревает на втором обороте, и Мирон сквозь зубы вновь матерится.
– Имей в виду, если выйдешь сейчас за порог, обратно можешь не возвращаться, – угрожающе прилетает из-за спины.
Мирон застывает, как олень в свете фар несущегося на него автомобиля, но Леонид молчит, оставляя выбор за внуком. Дед выше рукоприкладства и дешевой мольбы остаться. Он способен исключительно на ультиматум. Он бизнесмен. Он кремень. Человек из стали и собственных непреложных принципов.
Мирон сглатывает тягучую слюну сухим горлом. Замок под его пальцами все-таки поддается, и цилиндры с щелчком покидают пазы, даруя Мирону свободу.
– Тебе все равно некуда податься. Или на улице спать собираешься? – не выдержав, добавляет Леонид, не пытаясь, однако, подойти ближе. Сунув руки в карманы брюк, стоит грозной статуей в проеме своего кабинета.
Мирону, наверное, кажется, что на миг в голосе дедушки пробивается беспокойство. Он даже на секунды колеблется, сомневаясь, что сделал правильный выбор в порыве горячки.
– Ну-ну, флаг тебе в руки, – желчно фыркает Леонид, не успев дождаться ответа.
Зато Мирону становится ясно. Он не ошибся.
– Все лучше, чем жить
Пихает плечом тяжелую железную дверь и твердой походкой шагает через распахнувшийся просвет наружу.
* * *
Дойдя до автобусной остановки, Мирон плюхается на свободную скамью – благо в середине рабочего дня здесь совершенно пусто – и кидает рядом сумку. Он так редко пользовался общественным транспортом, да практически никогда, что кажется себе сейчас абсолютно беспомощным. Он, разве что, в курсе, где расположена ближайшая станция метро и что пилюкать до нее почти полчаса в среднем темпе. Жилой район, в котором он теперь не живет, не был рассчитан на тех, кто разъезжает в подземке, так что и дальность ее мало жителей волновала.
В кармане спортивной сумки наудачу находится едва початая бутылка воды, оставшаяся после тренировки. Кажется, абонемент кончается в декабре, так что он сможет хотя бы помыться, если, конечно, поймет, как добраться до фитнес-центра. Мирон жадно пьет, наконец смачивая пересохшее горло, и чувствует ту самую сладость воды, которая возникает лишь после продолжительной жажды.
О побеге из дома, бывшего скорее временным пристанищем на время каникул, Мирон не жалеет даже сейчас, не имея понятия, как жить дальше. Вытащив из кармана своих мажорских чиносов телефон, он с грустью листает на экране список контактов. Среди ленты имен только те, с кем он все долгие десять лет учился в Бельгии и кто живет сейчас за множество километров. Мирон, конечно, не был единственным русским учеником в интернате, но среди ребят, считавшихся мало-мальски его друзьями, не было ни единого земляка.
Добравшись до конца списка, Мирон с зародившейся за миг надеждой пялится на высветившееся, как солнечный луч посреди грозового неба, имя Юры Терехова.
Юрка был ровно тем субъектом, с кем дружить Мирону с детства категорически запрещалось. Даже эту часть жизни внука Леонид строго контролировал, диктуя условия, кто подходил, а кто – нет, для правильной дружбы. И уж конечно обычный мальчишка, сын врача и строителя, в заверенный дедовой подписью список не попадал.
Еще в дошкольные годы, когда бабушка была жива и здорова, а Самохины жили в районе попроще, Мирон нередко гулял на детской площадке в соседнем дворе. Туда сбегалась вся малышня и даже те, кто постарше. Красочный железный городок с кучей горок, качелей и прочих снарядов для развлечения притягивал как самих детей, так и проветривающихся на воздухе мамочек, наблюдавших за чадами с удобных скамеек, расставленных по периметру.
Там-то Самохин и познакомился с Тереховым.
Худощавый и долговязый белобрысый мальчишка с дыркой в передних зубах, отчего он забавно подшепетывал, первым прибился к Мирону, зовя поиграть в футбол – видимо, одного отсутствующего зуба ему было мало, благо что молочного. Медля с ответом, Мирон оглянулся в поисках одобрения на бабушку и после умчался на поле гонять с Юркой мяч.
О новом друге дед, безусловно, в курсе не был. А бабушка, как надежный партнер в преступлении, конечно, молчала. Весь год до отъезда Мирона в Бельгию он проводил в компании Юрки. Даже в гости к нему аж два раза ходил. Страх, что дед обо всем разузнает, испарился довольно быстро, да и бабушке, с чьей подачи Мирон шел вразрез дедовым правилам, Терехов нравился, так что общение внука со сверстником она лишь поощряла.