Не хочу, чтобы он умирал
Шрифт:
Атыя дождался, пока разговор смолк, и подошел к Скотту.
— Капитан, я хочу поискать цистерну Хойля. — Он ткнул пальцем в отметку на одной из своих карт. — Помните ее?
— Помню. Но вам нельзя ехать туда на машине.
— На что мне машина? Пойду пешком, — с раздражением ответил Атыя. — Это займет часа два с половиной, не больше. Я могу дойти до тракта и вернуться назад через проход Вильямса.
— Ладно. Только не заблудитесь. И не задерживайте нас. Смотрите, чтобы вас не сцапали.
— Э-э-э! — проворчал Атыя с брезгливостью.
— Возьми ружье, вдруг тебе попадется какая-нибудь дичь, — крикнул ему Сэм.
— Ах-х! —
— Куда это он отправился? — спросил Бентинк.
— Проверить ориентир, — сказал Куотермейн.
— Какой ориентир может найти этот полоумный в абсолютной пустоте?
Куотермейн терпеливо ему разъяснил:
— Атыя пошел искать черепки и цистерну, которые немец, по имени Хойль, будто бы видел здесь в 1890 году; кроме него, их никто не видел — не могли точно установить, где они находятся.
— И вы надеетесь, что вашему сумасшедшему это удастся? — Мальчишка захохотал с тем бездумным бессердечием, которое так свойственно подросткам и обычно проходит с юностью, но не всегда, — особенно если этому недугу способствует высокое социальное положение.
— Удастся, если ориентир вообще существует, — заверил его Куотермейн, заметив, что мальчишество летчика явно раздражает Скотта.
Скотт не слушал ни Бентинка, ни Куотермейна. Он думал о том, что в прежние времена он наверняка пошел бы вместе с Атыей, но теперь его никуда больше не тянет.
Бентинк поднялся:
— Пожалуй, я схожу с ним, если вы не возражаете.
Скотт лежал опершись на локоть — нетерпимый человек, когда дело касалось Бентинка. Потрескавшиеся губы еле-еле разжались.
— Вас интересуют черепки, Бентинк? — спросил он.
— Нет, сэр. Но я не могу сидеть день-деньской, как вы, и дожидаться вечера. Я к этому не привык. Можно мне пойти?
— Нет, нельзя. Вы ему только будете мешать. За вами нужен глаз, а он — плохая нянька.
Куотермейн смягчил его резкость:
— Атыя и за собой-то присмотреть не может. Если говорить начистоту, Бенти, я мало надеюсь, что мы его снова увидим.
Закончив наконец необыкновенно сложную маскировку своего грузовика, Куотермейн подошел к ним с кружкой в руках.
Все участники похода, за исключением Бентинка, были примерно одного возраста, но Куотермейн казался старше своих лет благодаря густым черным волосам и густым черным усам, чуть-чуть свисавшим от собственной тяжести. Зато Куотермейн был аккуратистом, что выгодно отличало его от товарищей и даже от Бентинка, который хоть и пытался подражать своим небритым, оборванным спутникам, но не очень удачно, ибо в нем говорила кровь множества хорошо одетых поколений. Если не считать густых черных усов, лицо Куотермейна было чисто выбрито, взгляд ясен, а нрав чрезвычайно уживчив. У него был такой легкий характер, что однажды Пикеринг в сердцах спросил его: «А есть на свете хоть что-нибудь, чего вы всерьез не любите? Есть хоть кто-нибудь, кого вы ненавидите?» И Куотермейн не задумываясь ответил:
— Нет, что-то не припоминаю.
Его темные волосы выглядели так, словно их только что подстригли и напомадили в каирской парикмахерской.
— Вы похожи на иностранца, — сказал
— Ну и хлопотун же вы, — попрекнул его Скотт, видя, как тот суетится возле грузовика. — Успех маскировки зависит от общих очертаний, а не от деталей. Чего вы там возитесь?
Куотермейн использовал последнюю каплю своего чая на то, чтобы вычистить песком кружку и натереть ее до блеска.
— Привычка, — сказал он, — люблю копошиться.
— Завтра вместо этого ведра поставьте наверх пулемет. — Скотта раздражало его благодушие.
— Пулеметы у меня наготове в особом чехле, я их сунул между запасными шинами. Не пачкаются и не бьются друг о друга, — спокойно ответил Куотермейн. У него всегда на все был ответ. Уж он-то за словом в карман не полезет!
Сэм Гассун забрался под маскировочную сетку радиорубки и стал настраиваться на волны других кочевых отрядов пустыни, проявляя то же чутье, что и за рулем автомобиля. Он различал каждый треск, каждый невнятный сигнал Морзе и знал, откуда они идут. Сигналы, которые передавал Сэм, всегда были немножко путаны, но полны живости, напоминая ту милую небрежность, с какой французы говорят по-английски. Их всегда можно было отличить, и к ним стоило прислушаться.
— На пятнадцати метрах я нашел Джелли, — объявил он Скотту с довольным видом. — Может, дать ему сегодняшнюю сводку?
— Не надо. Экономьте батареи.
— Вы не хотите, чтобы они знали, где мы находимся?
— Они и так знают. Берегите батареи.
Сэм выключил передатчик и уныло слез с грузовика; он тяжело опустился на землю недалеко от Скотта. Посмотрев на его расстроенное лицо, Скотт сказал:
— Ночью поставьте мачту и, если удастся, свяжитесь с Кашингом. Сообщите ему, где мы находимся.
— Если надо, я могу связаться и с Сивой. — Сэму было необходимо, чтобы друзья в него верили.
— Вы только на него посмотрите! — сказал Куотермейн, показывая на Бентинка, который улегся на спину и, похрапывая, спал под палящими лучами солнца; его пухлый, розовый ротик был полуоткрыт, из породистого носа вылетал свист, а свежие щеки раскраснелись. — Кого он вам напоминает, Скотти?
Скотт взглянул на мальчишку и заслонил глаза от солнца книгой, которую читал лежа.
— Он похож на одного из щенков, которых пытался разводить Пикок, — сказал он. — Порода хорошая, но хребет сломан от рождения. — Скотт выразительно щелкнул крышками переплета, как тогда ветеринар пальцами. — Вот так!
Черные глаза Куотермейна, которые никогда не выражали неприязни, смеялись.
— Беда, по-вашему, в его происхождении?
Скотт удивился:
— Я об этом и не думал.
— Нет, думали. И высказали невзначай.
Скотт поморщился:
— У нашего Бентинка только одна беда: он еще совсем щенок.
— Да, но какой щенок! Прошло двести или триста лет, а он все еще щенок! Подумайте о всем их отродье: о командующих, о губернаторах, канцлерах, о вице-королях, земельных магнатах, плохих генералах — все они были люди никчемные, ни на что не годные, и в завершение появляется вот такой Бентинк. Как ему быть? Что ему делать? Когда кончится война, молодому Бентинку не достанется ни шиша.