Не хочу умереть бухгалтером. Сонькины рассказы
Шрифт:
– Дура ваша Вера Никитична!!!
Это был крик души. Мише исполнилось уже четырнадцать, он рос хорошим человеком и видеть свою сестру стукачкой совсем не хотел.
– Миша, нельзя так говорить об учительнице, – пробормотала мама.
Наверно, впервые в жизни Нина Борисовна растерялась в вопросах воспитания своих детей. Внутренняя борьба между осознанием безусловной правоты старшего сына и нежеланием разрушить авторитет учителя в глазах младшей дочери парализовала на тот момент её волю.
Сонька с удивлением взирала то на возмущённого брата, то на задумавшуюся маму, которая почему-то так и не поддержала её действия в полной мере, а только лишь запретила Мишке обзывать
«Но ведь я сделала так, как велела Вера Никитична, а учителя надо слушаться, – думала Соня. – Это же правильно.»
Нравственная проблема, так неожиданно выросшая перед ней, казалось бы, на ровном месте, где за минуту до возмущения брата и сомнений-то никаких не было в правильности её, Сониных, поступков, не могла быть решена семилетней девочкой немедленно. Справедливости ради стоит сказать, что немалая часть взрослых людей за всю жизнь не решила для себя эту проблему. Но Миша! Брат для Сони был непререкаемым авторитетом во всём. И всё же потребовалось немало времени и ещё кое-какие усилия со стороны Миши, чтобы Соня сделала свой выбор. Спустя три года она сделала его бесповоротно в пользу позиции брата.
А пока Сонька продолжала ябедничать. И не только на одноклассников.
Ежедневно, придя из школы, Миша должен был пообедать, сделать уроки и только потом развлекаться. Однако частенько сразу после обеда к нему заходил друг Юрка, и они играли в солдатиков. Весьма своеобразно играли. Оловянные солдатики расставлялись в шеренгу на полу на одном конце комнаты, брались обычные шашки, и с другого конца комнаты мальчишки щелчком через весь пол по этим солдатикам стреляли. Шашки по натёртому папой паркету летали отлично. Ближе к вечеру, с ужасом взглянув на часы и понимая, что вот-вот придёт с работы мама, они всё это безобразие быстренько собирали, и взмыленный Мишка с умным видом садился за письменный стол.
Войдя, мама первым делом вопрошала:
– Миша, ты уроки сделал?
– Делаю, мам, уже почти…
Соне таких вопросов не задавали, у неё даже дневник не проверяли, там были одни пятёрки.
И тут совсем не коварная, как можно было подумать, а жаждущая справедливости глупая Сонька во весь голос докладывала маме, что никакие уроки он не делал, а весь день играл с Юркой в солдатиков и за письменный стол только что сел.
Получив свой выговор и дождавшись, пока мама уйдёт на кухню, Мишка сказал сестре:
– Ах так, ты и на меня ябедничаешь? Ну берегись!
Не подумайте чего плохого, в жизни своей Миша не поднял руку на сестру ни разу, но мальчик был умён не по годам и способ отомстить придумал безотказный.
Докладывая о чужих проступках, своих грехов Сонька не замечала. На неё же никто не ябедничал! Например, велит ей мама с утра, чтоб гулять после школы шла непременно в рейтузах, потому что сегодня холодно. А рейтузы эти шерстяные Сонька терпеть не могла, они весь вид портили. И поскольку с прогулки возвращалась она ещё до прихода мамы, втихаря приказ нарушала и щеголяла в одних чулках.
И вот Миша решил в воспитательных целях Сонькины прегрешения записывать.
– Та-ак, на карандаш! – восклицал он, записывая очередной пункт Сониных проступков за день.
А вечером списочек этот пред мамины очи и выкладывал. Тогда и Соня получала свою порцию маминого недовольства ею, воспитательных бесед и разъяснений. Это было неприятно. Сонька привыкла, что она хорошая и её все хвалят. А тут оказывается, не такая уж она и хорошая…
Этот метод, названный Мишей «твоим же добром да по тебе», принёс свои плоды, самые что ни на есть положительные. Прочувствовав на собственной шкуре, как плохо, когда на тебя ябедничают,
Произошёл фактически переворот в сознании. С этого момента она перестала делить мир только на чёрное и белое. Спустя годы, уже взрослая Соня с ужасом вспоминала себя тогдашнюю – ябеду, отличницу и подлизу. И всю жизнь повторяет, что это Мишка сделал из неё человека.
Глава 7. Бабуся
Мать Нины Борисовны овдовела рано, в сорок первом. Второй Сонин дед, которого она никогда не видела, на фронте не был, просто тяжело заболел и умер в больнице в самом начале войны. Бабуся, тогда ещё молодая 38-летняя женщина, осталась одна с двумя дочками: двенадцатилетней Ниной и восьмилетней Аней. Учитывая, что сама она до той поры никогда не работала, поскольку муж содержал семью, и профессии не имела, пришлось им очень туго. Жили они тогда у квартирной хозяйки в деревянном домике на Волоколамском шоссе, снимали комнату. В сороковые годы в Москве ещё было очень много деревянных домов с печным отоплением и удобствами на улице. В этом же доме в 1950-м родился Миша, и даже Соня успела там пару раз побывать в гостях у бабуси и смутно помнила тамошнюю обстановку.
А тогда немцы стояли под Москвой, бомбёжки не прекращались, а хлеб можно было получить только по карточкам. Как они прожили эти годы, о том надо отдельную книгу писать. Пока бабуся искала работу, сильно голодали, и если б не квартирная хозяйка Фима Семёновна, которая из жалости к детям отдавала им картофельные очистки, то может, и не выжили бы, и не было бы тогда на свете моей Соньки.
Бабуся в отличие от бабули была женщиной грамотной. В Кременчуге, откуда родом, она ещё при царе окончила женскую гимназию, где преподавали даже латынь и греческий. Дальше этого дело не пошло, потому как вышла замуж, родила двух дочек и занималась только детьми, мужем и хозяйством.
Женщиной она была крупной и шумной. Говорила всегда громко, эмоционально, и в порыве таких эмоций могла, потянув за тряпку, ненароком кастрюлю с кипятком на себя опрокинуть.
Дочерей своих любила, но когда те выросли и замуж повыходили, отношения с ними и с зятьями стали непростыми. Внуков бабуся обожала. У неё их было четверо – двое от Нины и двое от Ани.
Сколько Сонька себя помнит, с бабусей всегда было весело. Эта полная, а в старости и вовсе грузная женщина с порывистыми движениями и взрывным характером по натуре своей до конца дней оставалась ребёнком – открытым, впечатлительным и бесхитростным. Поэтому детям с ней было легко и приятно, как, впрочем, и ей с ними. Соньку бабуся научила играть в карты, сначала в Акулину, а потом и в Дурака подкидного и переводного. В лото часто играли и в домино. Они как-то всё время были на одной волне, никаких проблем в общении не возникало.
Когда Соне исполнилось восемь, её отправили вдвоём с бабусей в Анапу. Тогда Сонька впервые увидела море. До этого ей доводилось купаться только в Москве-реке да в подмосковных речках и прудах. Соньке там не нравилось: дно бывало илистым, что очень противно, да ещё всякие зелёные водоросли вокруг попадались. А тут белый песочек, по которому так приятно ходить босыми ножками, и по сухому, и по мокрому, а из мокрого ещё и строить у воды всякие сооружения. Бабуся плавать не умела, Соня тоже, но это не мешало им наслаждаться купанием. В Анапе у берега совсем мелко, они заходили в воду вдвоём, взявшись за руки, и веселились от души – брызгались, подпрыгивали и приговаривали: «Баба сеяла горох, прыг-скок, прыг-скок, обвалился потолок, прыг-скок, прыг-скок!».