Не хочу умереть бухгалтером. Сонькины рассказы
Шрифт:
Обещание своё она выполнила, и теперь старинный Зингер – Сонькино наследство. В юности Соня шила на нём юбки из советской джинсы себе и подруге, потому что импортные были только у фарцовщиков и не по карману, да и сейчас занавески подшить запросто может. Так что вековой раритет до сих пор в рабочем состоянии.
Вообще-то бабуля, в отличие от деда, была неласкова и даже сурова. Сонькины проказы её раздражали, за проступки всегда ругала и маме ябедничала. В общем, держала ребёнка в строгости и дисциплине, что тоже, наверно, не лишнее для некой сбалансированности воспитания, чтоб уж совсем избалованной и капризной не выросла. Не била, главное, не унижала, а когда нотации читала да ворчала, всё твердила, что это для её же, Сонькиной, пользы. Такая уж она была, бабуля.
А ещё бабуля была верующая. Сильно верующая, православная. Ну, религия в СССР, как известно, считалась мракобесием и опиумом для народа.
– Бабуля, а что ты делаешь?
– Богу молюсь. Не мешай.
И Соня не мешала. Она стояла поодаль, тихо смотрела на необычное и прислушивалась, как бабуля шепчет какие-то непонятные слова.
Когда Соня родилась, бабуля взбунтовалась. Она твёрдо заявила своим неверующим мужу и детям:
– Ребёнка надо окрестить.
На неё махнули рукой и сказали: «Не выдумывай».
Не тут-то было. Дарья Кузьминична не отступала:
– Ребёнка надо окрестить.
Так и взяла их измором. Собрались атеисты на семейный совет и подумали: во-первых, Сонька – ещё младенец и происходящего не запомнит, во-вторых, вреда всё равно не будет, а в-третьих, их партийное начальство ничего не узнает. Даст Бог…
И трёхмесячную Соньку окрестили в Елоховской церкви по всем правилам.
Бабуля в Елоховской была постоянной прихожанкой, пешком туда с Новой Басманной ходила, ни одной значимой службы не пропускала. И Соньку втихаря с собой таскала. А куда деваться? Не пойти в церковь нельзя, ребёнок всё время при ней, вот и приходилось с собой брать, заодно, глядишь, и к вере истинной приобщится.
В храме Соне понравилось. Там было очень красиво, величественно, необычно и потому интересно. Другой мир. На улице – прохожие, магазины, машины – обыкновенные, а тут таинственно, как в сказке. Священники в длинных одеждах, старушки все молятся, хор поёт загадочно, много икон на стенах, лампады, свечи, а у батюшки из кадила дым идёт душистый, – впечатляло. Особенно Соньке нравилось, когда из маленького половничка давали попить какой-то вкусный сироп.
Первым делом бабуля научила внучку правильно креститься: тремя перстами, сверху вниз и справа налево. Дальше было сложнее. Приобщаться всерьёз современный ребёнок, похоже, не собирался. Бабуля брала Соньку под мышки, поднимала вверх спиной к себе, лицом к иконе и строго говорила:
– Поцелуй Боженьку!
Сонька нос воротила, целовать заляпанное стекло не хотела. Вблизи-то видно было, сколько слюны от тысяч поцелуев на том стекле осталось. Ребёнок брезговал. Бабуля сердилась и расстраивалась. Всю атмосферу сказки этим принуждением и разрушила.
К вере Соня пришла сама, в двадцать два года, когда бабули давно уж на свете не было, пришла сознательно и спокойно, не с горя какого-нибудь, а просто взяла и поверила.
А пока бабуля перед Пасхой святила куличи и яйца, святую воду часто из храма приносила. Крашеные яйца и кулич Сонька обожала – это было всегда празднично и вкусно. А вот со святой водой однажды курьёзный случай вышел. Вернулась Дарья Кузьминична из храма накануне Пасхи вся умиротворённая и торжественная, а Сонька дома с дедом была. Вернулась – и к Соне:
– Попей, внученька, святой водички, полезная она и вкусная.
– Ой, бабуль, подожди, я писать хочу, – говорит Сонька и направляется к своему горшку.
– Стой, – кричит бабуля, – нехорошо после горшка, сначала попей!
– Да не могу я пить, бабуля, я писать хочу!
В результате Сонька уже на горшке сидит, а бабуля одновременно в неё святую воду вливает да приговаривает:
– Господи, грех-то какой, Господи!
Вот уж действительно – смех и грех!
Когда родители Сони из барака переехали в двухкомнатную квартиру, о которой пойдёт отдельный рассказ, и забрали Соньку в новый дом насовсем, бабуля с дедулей тоже улучшили свои жилищные условия: из коммуналки с большим количеством соседей они переехали в другую коммуналку с одним соседом. Странное это было жилище, сейчас в Москве такого уже не встретишь. На улице Карла Маркса (теперь она снова Старая Басманная) стоял отдельный одноэтажный каменный домик с палисадником. В домике были все удобства и два крыла: как войдёшь с улицы в центральный вход, направо – к соседу, а налево – к бабуле с дедулей. Было у них там слева аж две комнаты, правда, вторая – без окон. Первая, проходная, стала гостиной и столовой одновременно, а во второй –
В этом домике на Карла Маркса Соня бывала наездами: то на выходные её деду с бабкой подкинут, то на каникулы отвезут. Бабуля в палисаднике цветы выращивала, в основном, флоксы, и к каждому 1 сентября у Соньки был свежий букет этих ярких цветов. Интересное всё же было место: ни тебе подъезда, ни лестницы, прошёл через садик – и сразу в дом.
Окна в доме были с двойными рамами и огромным пространством между ними, которое зимой служило холодильником: туда клали продукты. Однажды бабуля купила большую живую рыбину – сома. В магазине сома оглушили, засунули в пакет, который она еле дотащила, положила между рамами и снова ушла в магазин докупать всё остальное. Соня как раз приехала на зимние каникулы, так уж надо внучку чем-то вкусненьким побаловать. Дед на работе, бабуля в магазине, а Соня дома осталась – школьница, большая уже. Сидит себе Сонька спокойно на диване, книжку читает. Вдруг в комнате что-то зашуршало… Странный такой звук, тишина полная, никого нет, а оно шуршит. Сердечко у Соньки застучало часто-часто, подумала, может, мыши? Их она никогда не видела, но боялась, забралась с ногами на диван. Звуки усилились, и тут Соня с ужасом увидела их источник: за оконным стеклом ожила огромная рыбина. Сом проснулся, выбрался из бумаги и начал со всей дури бить хвостом о подоконник. Это было необъяснимо и страшно, там лежала еда, просто сырая рыба, которую потом пожарят, и вдруг этот неодушевлённый предмет начал извиваться и подпрыгивать! Соне казалось, что сом своей огромной головой сейчас разобьёт стекло и, оказавшись в комнате, набросится на неё и укусит. Жуткий страх парализовал волю, она не могла ни плакать, ни звать на помощь, ни бежать, только смотрела во все глаза на чудовище и с ужасом ждала неизбежного. По счастью, в этот момент вернулась бабуля, к которой Сонька, обретя голос, с криками кинулась за спасением, едва не сбив старушку с ног. Бабуля эмоциями чувствительной Сонькиной натуры не прониклась, обсмеяла глупышку, сома чем-то по голове огрела, и тот заснул уже навеки. Сонька же над тонкими материями различий своей и бабулиной психики по малолетству не задумывалась, на мёртвого сома старалась больше не смотреть, а счастлива была уже тем, что опасность миновала и она теперь не одна, под защитой.
На обед, слава Богу, был суп и котлеты с картошкой. Когда обязательная часть обеда, включая компот, бывала Сонькой съедена, начинался почти ритуал. Бабуля доставала завёрнутый во влажную тряпочку батон сырокопчёной колбасы, отрезала каждому по два-три тоненьких кружочка и торжественно раздавала со словами: «На заедочку». Боже, какой потрясающий вкус был у этой дорогущей колбасы по пять рублей тридцать копеек за килограмм, которую мама с папой покупали только по праздникам, а бабуля давала ещё и «на заедочку»!
Послушная, покладистая и почти не капризная Сонька всё же должна была иногда, как любой нормальный ребёнок, шалить и нарушать всяческие запреты. Когда такое случалось, недовольная бабуля, будучи в полной уверенности, что за каждый проступок должна последовать кара небесная, строго говорила Соньке:
– Вот Боженька тебя накажет!
Как именно накажет, при этом не разъяснялось. Сонька бабулино ворчание, казалось, пропускала мимо ушей. Но повторяемые раз за разом угрозы наказания божьего, видимо, в какой-то момент превысили некую критическую массу и заставили ребёнка задуматься: «А как он меня накажет?». Эта мысль беспокоила Соню чем дальше, тем больше. Теперь после каждой разбитой чашки или не надетых на улицу шерстяных носков пойманная с поличным Сонька понимала, что размер грядущего наказания божьего неумолимо растёт, а уж то, что кара небесная плохих девочек настигает неизбежно, бабуля внушала ей ежедневно. Это были уже не шутки. Страх поселился в душе впечатлительного ребёнка и, засыпая, Соня стала думать, что она так много всего натворила, что наверно, уже заслуживает смерти. Поскольку от бабули никакой ясности она не добилась, а оставаться в таком подвешенном состоянии Соня больше была не в силах, то когда к концу каникул за ней приехала мама, девочка со слезами рассказала ей обо всех своих «грехах», чтобы получить ответ на мучивший так сильно вопрос: «Что же теперь с ней будет, как Боженька её накажет?!»