Не хочу в рюкзак
Шрифт:
Иногда тетя Сима рассказывала о своей жизни. Мало о людях — все больше о городах, где ей довелось побывать, где все разное и имеет свое «выражение лица». Курортные города напоминают нянечку. Портовые — неотправленные в путь танкеры... Промышленные, небольшие — машиниста с электровоза...
— Интересно! — говорила Маша.
Это тетя Сима с ее рассказами, в которых было мало людей, а только поездки, станции, города, научила Машу внимательно и по-доброму вглядываться в лицо каждого нового
Маша выпила стакан газировки и зашагала по главной улице.
У нее было хорошо развито чувство равновесия, поэтому она не причиняла беспокойства густо идущим по тротуару людям, не задевала их плечом, не натолкнулась ни на кого. А шла она стремительно.
Возле стадиона, где должен был монтироваться летний цирк, Маша чуть не налетела на молчаливую группу, застывшую посреди уличного потока. Парни курили, и ветер относил к стадиону синий табачный дымок.
Один, очень смуглый лицом и очень высокий, положил на плечо низкорослого товарища руку. Товарищ был в щегольских очках. Он стоял, опустив голову, и неумело затягивался. Третий независимо смотрел по сторонам и курил с заправским видом. Парни были с рюкзаками.
С ними стояла девушка в капроновой кофточке, словно голенькая, и так глядела на парней, будто собиралась расплакаться.
Маша пошла тихо-тихо. Ей хотелось, чтобы парни обратили на нее внимание, и эта девушка, с неуклюжими, словно бы нечеткими движениями, — тоже.
Они не смеялись и не разговаривали. Стояли и курили. И никто из них даже не обернулся, и не посмотрел в сторону Маши.
«Интересно, ходят ли они в цирк, такие серьезные?» — с досадой подумала Маша.
— Славка, за твоей спиной счастье! — вдруг громко сказал смуглолицый. — Цирк афиши налепил.... Маша вздрогнула от неожиданности. Малыш в очках смущенно откликнулся:
— Я уже видел...
Девушка просительно вступилась за Славку:
— Не трогай его, Гришка! Он видел! Все почему-то засмеялись.
— Ну, вперед! — скомандовал насмешливо тот, кого назвали Гришкой.
— Вперед! — согласились все.
Докурили. Встряхнули рюкзаки поудобнее и побрели по улице.
И только Славка, невысокий, с худенькой шеей, потоптался немного и пошел в обратном направлении.
— Студенты... — объяснила Маша себе. — Интересно, откуда они?
Незаметно для себя, не зная, что из этого выйдет, Маша пошла следом за ними.
— Ну, Скальд, как Средняя Азия? — Гришка остановил толстенького парня, который шел навстречу.
Маша, вошедшая в парадные двери, тоже остановилась, вроде бы рассматривая
Тот, кого назвали Скальдом, ответил низким басом:
— Приходи в комнату. Послушаешь очевидца.
— Постараюсь, хотя за лето, сам понимаешь, отвык слушать... — Гришка с видимым удовольствием смотрел на толстенького парня. — Все-таки как? Вараны, барханы? Ну, шепни по секрету.
— Веришь, не веришь, но там все банально, — значительно сказал Скальд. — Два измерения: солнце, песок. Третье — вода. Но ее нет.
— Тоже мне геологи! Какую-то воду за целое лето не смогли унюхать!
Скальд сощурил глаза и вдруг спросил с деланной заинтересованностью:
— Как ты думаешь, на что годно верблюжье копыто?
— Пинаться, — засмеялся Гришка.
— Так и знал. — Скальд улыбнулся и стал спускаться с лестницы.
— Постой, постой! — Гришка ухватил его за лямку рюкзака.
— Ну, чего тебе?
— Интересуюсь, на что же годно верблюжье копыто? Подозреваю, что этого никто в целом мире не знает, кроме тебя...
— Из верблюжьего копыта варят суп, — голосом флегматичного наставника пояснил Скальд. — А из тебя даже супа не сваришь.
Гришка расхохотался, отпустил Скальда, и они, миновав вахтершу, скрылись в длинном, плохо освещенном коридоре.
Маша осталась одна.
Ей было стыдно, что она так настойчиво и бесцеремонно шла за студентами и очутилась в их общежитии. Вошла в чужой дом, непрошено.
— Девушка! Пропуск?
Вахтерша выжидательно смотрела на Машу.
— У меня нет... Я просто так, посмотреть. Маша попятилась к выходу.
— Посмотреть... — беззлобно проворчала вахтерша. — Цирк, что ли?
Маша выскочила на улицу, ругая себя за любопытство, от которого чаще всего бывает неловкость. И, словно ища спасения, прямиком отправилась туда, где монтировался цирк, где никто не посмеет спрашивать пропуск.
II
Славка мучился, желая стать таким, как Измаил и Гришка. С ними он познакомился на Красноярских столбах, в лагере, где сколачивались группы для многодневных походов.
Измаил и Гришка сразу бросались в глаза, как нечто многоцветное, громкое. Кандидатов в свою группу они «посвящали» ударами резиновой калоши — «калошовали», а потом заставляли вписывать свой параграф в устав.
Каждый новичок стремился выдумать что-нибудь хлесткое, отчего устав походил на выписку из уголовного кодекса.
Славка, едва только увидел бывалую, из лоскутков, рубаху Гришки, как только услышал, глуховатый, но неистребимо-уверенный и веселый голос Измаила, был покорен. Не умея хитрить, он вписал в устав: