Не хочу влюбляться!
Шрифт:
Иван Аркадьевич, который заведовал хозяйственной частью лицея, с самым трагическим выражением лица смотрел на Варю, молчал и только тер всей ладонью сизый, плохо выбритый подбородок. Классная руководительница 9-го «Б», первой прибежавшая на Варин крик, выглядела совершенно потерянной и была в состоянии только приговаривать, как заведенная:
– Ну надо же такому случиться… Бедная девочка… Ну надо же такому случиться… Бедная девочка…
Иван Аркадьевич в конце концов оставил в покое свой подбородок и, сильно смущаясь, произнес:
– Если
– Как это не станем?! – взвилась Тамара Ивановна, будто наконец очнувшись. – А где же девочка могла еще получить такую рану?
– Да у вас же, в школе. Это ж ваши ребята устроили давку. Лицей тут ни при чем.
– А у вас… а у вас… – Учительница ловила ртом воздух, а потом вдруг вспомнила только что произнесенные слова начальственной дамы и выпалила: – А у вас двери неправильно узкие, вот что!
Варя, у которой уже несколько утихла боль в обработанной медикаментами руке, поднялась со стула, на который была заботливо усажена медсестрой, и сказала:
– Да ладно вам… Не пойду я ни в какую травму… Заживет…
– Ага! Тем более что виноват в этом… – начала говорить тоже вдруг очнувшаяся Рагулина, но Варя резко оборвала ее:
– Никто не виноват. Это я сама… заторопилась…
– Вот втолкуй мне, почему ты не захотела пожаловаться на этого подлеца Белецкого!! Я видела, как он тебя толкнул! Я – настоящий свидетель самого настоящего преступления!! – возмущалась Маша, когда они с Варей уже пили чай в квартире Симоненко. – А если бы осколки вонзились тебе в горло?!
Варя передернула плечами и буркнула:
– Ну, ты придумаешь, Машка…
– Хорошо, что это только мои придумки! Хорошо, что все закончилось именно так! Ладно, не буду больше предполагать, что еще могло бы случиться. Но вот что ты скажешь родителям? Шла, упала, очнулась – гипс?!
– Скажу, что нечаянно выбила локтем стекло.
– Ага! Прямо все и поверят!
– Поверят. Я однажды в детском саду именно локтем стекло выбила. Нечаянно. Правда, не поранилась тогда. У нас же вся дверь в умывальник была застеклена. Сколько раз дети били… Потом дверь поменяли на деревянную. Неужели не помнишь?
– Поскольку я стекол никогда не била, ничего такого, конечно, не помню. Но… допустим… Тебе поверят… Рана заживет… Да! Я не буду говорить о том, что она может и не зажить… – На этом месте Варя поморщилась, а приятельница продолжила: – Ладно! О плохом мы не будем думать, согласна! Но Белецкий должен ответить за свое преступление! Он ведь даже не обернулся, негодяй!
– Вот именно, Машка! Думаю, что он и не понял, что со мной случилось.
– Он что, не слышал звона разбившегося стекла? Он что, глухой? Да твой душераздирающий вопль, думаю, был слышен даже на улице!
– А у Белецкого уши были заткнуты наушниками!
– И что? Это разве его как-то извиняет?
– Он просто не слышал ни звона стекла, ни моего
Маша несколько смешалась, но тут же воспрянула:
– Значит, надо ему рассказать, что он наделал! Пусть пореже затыкает свои уши наушниками, коли такой равнодушный к людям! Толкнет еще кого-нибудь на улице под машину – и сам же в тюрьму за это сядет. Надо же хоть о себе думать, если о других неохота!
Варя налила в обе чашки еще чаю и, размешивая сахар в своей, сказала:
– Что-то тут не так, Машка! Ну не может человек просто быть такой сволочью в пятнадцать лет! Надо во всем разобраться, прежде чем обвинять!
– Почему это не может! Очень даже может! Вон от Вадьки Петракова из 7-го «А» вся школа стонет, несмотря на то что ему вообще только тринадцать! – не растерялась Рагулина.
– Ну ты сравнила!! У Петракова родители алкоголики, у него жизнь трудная! Детства вообще нет! А Белецкий весь гладкий, чистый, ухоженный! Дома наверняка все в порядке! Вот ты знаешь, кто его родители?
– Откуда? Кому он скажет-то? Боюсь, что даже наша классная еще с ними не познакомилась. Вот! – Маша подняла вверх указательный палец. – У нее теперь будет повод с ними увидеться! Пусть явятся в школу и объяснят, каким таким образом они воспитывают сына, что он живых людей в стеклянные двери бросает!
– Никуда он меня не бросал!!
– Ну это я так… Образно…
– Маш! Он ведь вроде тебе нравился…
Рагулина грациозно откусила кусочек печенья, обсыпанного сахаром, не торопясь прожевала, запила чаем и только тогда ответила:
– Нравился, да… Но уже разонравился! Он мне сразу разонравился, как только в лицее фотографировать начал! Я тебе уже объясняла! Ну а случай с тобой – вообще ни в какие ворота!
– Я же сказала, что он просто… – начала Варя, но Маша тут же ее перебила:
– Даже если пренебречь твоей раной, хотя, конечно, ею мы не будем пренебрегать… Мы просто представим, что ты не поранилась!
– И что?
– И то! Он тебя оттолкнул!! Понимаешь, оттолкнул девушку!! Разве так поступают настоящие мужчины?! Да настоящие должны вперед себя пропустить!
– Ну… он еще не настоящий… Ему только пятнадцать лет…
– Пятнадцатилетний капитан Жюля Верна, между прочим, кораблем командовал, а этот, видите ли, еще не настоящий! Да такой, как он, настоящим никогда и не станет! Такие, как он, в троллейбусе сидят, заткнув уши, а бабушки с сумками и маленькими внуками перед ними стоят! Именно такие в очередях всегда вперед женщин лезут! Ну и остальное тоже… Прямо не хочется об этом Белецком дальше распространяться… – Рагулина допила чай, встала со стула и закончила: – В общем, так: мне домой пора, уроков тьму задали, а ты все же подумай над создавшимся положением. Если что, мы этого урода Белецкого так прижмем, что мало ему не покажется! Может даже, в свою старую школу снова свалит! Если его, конечно, там примут! Еще неизвестно, почему он оттуда ушел! Выгнали, наверно!