(не) идеальный жених
Шрифт:
– Так не терпится поработать? Похвально, Исаева, – «стреляет» в меня указательным пальцем. – Я от тебя такого не ожидал, прямо не узнаю. Тогда давай мой картошку. А я, так уж и быть, почищу и порежу лук.
– Зачем ее мыть? Она же будет в шкурках? Разве ее не варят прямо так? И когда ты вообще готовить научился? – смотрю на него с большим сомнением.
– Сварить картошку может даже ребенок. Это же просто примитив, – закатывает глаза, ленивым движением
– Осторожно с ним, – киваю на него, – не отрежь себе что-нибудь очень ценное.
– А что? – Подмигнув, достает несколько луковиц, начиная их чистить. – Ты сильно переживать будешь?
– Мне-то что, – фыркнув, пожимаю плечами и принимаю равнодушный вид. – Вот девки твои расстроятся.
– Не переживай, Исаева, мы с ними как-нибудь разберемся. Ты лучше мой картошку, а то мы так ее год варить будем.
– Вот за что мне это наказание… – воздеваю глаза к потолку, начиная мыть холодной водой картошку, вываленную в раковину. Стараюсь не думать, что он меня опять уделал в разговоре. И девки это, не отрицает же…
Какая гадость. Рукам холодно, песок противно скрипит под ладонями, вода отскакивает от корнеплодов и брызжет на мое платье. Не догадалась я фартук надеть. С горем пополам завершаю эту неприятную манипуляцию и загружаю картошку в кастрюлю.
– Теперь налей туда воды и поставь на огонь, – отдает распоряжение Баров странным сдавленным голосом.
Сделав, как он сказал, разворачиваюсь на месте.
– Что с тобой? Ты что, плачешь?
– Чертов лук, твою мать! – шипит он, бросает нож в сторону и, подбегая к раковине, начинает яростно мыть свои глаза.
Изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться, до того забавно он выглядит. Но, как ни стараюсь, смех всё равно прорывается наружу, и я начинаю безудержно хохотать. Плачущий Баров – это что-то новенькое.
Поднимает настроение на раз. Прямо как бальзам на мою израненную его предательством душонку.
– Смешно тебе? – надвигается на меня он, отфыркиваясь и вытирая лицо полотенцем.
Он так внезапно оказывается рядом, что я не успеваю сориентироваться.
Придвигает меня к столешнице. Упирает руки в ее края и нависает сверху своей мышечной массой. Свирепое лицо склоняется надо мной. Губы сжаты в тонкую полоску, а взгляд испепеляет.
– Не сжимай челюсти, Баров, сотрешь зубы в порошок, – елейным голоском советую, стараясь не показывать, что он застиг меня врасплох.
– Очень умная, да? – вцепляется пальцами в мой подбородок, подтягивая его наверх.
Атмосфера сгущается,
Мысли напрочь улетают из головы от близости Барова. Нервно сглотнув, пытаюсь избавиться от наваждения. Ответить новой колкостью, оттолкнуть его, физически воспрепятствовать. Но не могу. Это сильнее меня.
Да и ведь потом от него будет вонять луком.
Надо ловить момент. Нелепое оправдание, Исаева…
Последняя здравая мысль, перед тем как его губы вжимаются в мои. Удар молнии, не иначе.
Меня прошибает электричеством, шарашит по полной, бьет в солнечное сплетение. Самообладание летит к чертям. И я кидаюсь в этот поцелуй, как в омут с головой.
Жадные, голодные поцелуи, болезненное узнавание того, как может быть только с ним, только с ним одним. Жаркое дыхание и лишь ему присущий вкус. Целуемся как одержимые. Как будто сегодня последний день на Земле.
А мы – единственные люди на ней, ответственные за продолжение человеческого рода.
Черт, я скучала.
Бешеный напор сменяются неторопливой нежностью, язык Барова лениво гладит мои губы, уже не толкаясь во влажную глубину.
Я словно пьяная, держусь на последней ниточке, боясь упасть с обрыва в пропасть, полететь туда и погибнуть, разбившись с позором.
Кто я после того, как позволила случиться этому поцелую?
Слабачка. Поплыла, как желе. Дура!
Мне нужно срочно сказать какую-то гадость, чтобы испортить момент и разорвать это чертово притяжение между нами…
– Еще раз поцелуешь, приду к тебе ночью и прикончу! – сощурившись, выдаю, когда он отрывается от моих губ и смотрит в упор с победным блеском в глазах.
Баров будто был готов к чему-то подобному.
Спокойно отпускает меня и отходит на расстояние к холодильнику.
– И что? Даже ничего не скажешь? – неистово злюсь от его железобетонного спокойствия, которое он демонстрирует.
Поворачивается ко мне и скрещивает руки на груди, скалясь, как пират.
– Ты придешь ночью. Это всё, что я услышал.
Застываю на месте. Ничего себе заявление.
Да как он смеет! Я приду к нему? Скорее полюса света сменят друг друга!
– Знаешь что! – вскидываюсь, дергая головой.
Губы еще горят от жаркого поцелуя. А Баров убивает своей невозмутимостью.
– Что? – изгибает бровь в дугу. Уголок губ поднимается кверху. Смешно ему?
– Ничего! – выпаливаю глупо, скукоживаясь на месте.
Конец ознакомительного фрагмента.