Не измени себе
Шрифт:
— Конечно.
Он насмешливо спросил:
— А что ты там будешь делать?
— Обыгрывать.
— Кого?
— Да всех!
Кислов усмехнулся:
— Габидзе тоже?
— Да.
— А может, уже заодно и Ника Джемса?
Я спокойно проговорил:
— А чего с ним церемониться.
— Ну-ну… — усмехнулся руководитель команды. Он еще раз цепким взглядом оглядел меня, словно прикидывая, на многое ли я способен, пожал плечами:
— Однако и напор у тебя. Откуда такая уверенность?
Я улыбнулся:
— От бога, Наверное.
Он вдруг засмеялся,
— Ну ладно. Иди. Пока иди…
У меня екнуло сердце: «Неужели поеду?»
Через три дня Скачков сообщил, что благодаря его усилиям меня утвердили в состав олимпийской команды. Он не преувеличивал своих заслуг. Будь у меня тренер менее предприимчивым, неизвестно, как вообще бы сложилась моя спортивная биография.
И сразу все совпало.
Мое сердце пришло в норму (перебои прекратились), залечились связки, стабилизировалась техника прыжка, я стал студентом института Физкультуры, а самое главное, в меня поверили. Первый раз в жизни я испытал ощущение, что кому-то по-настоящему нужен. Долг, ответственность — эти абстрактные понятия, которые с детства внушали мне родители и школа, вдруг зашевелились во мне как нечто Живое и реальное, Я вдруг смутно почувствовал, что возможен и какой-то иной способ существование в жизни. Более полноценны основанный не на одних эгоистических чувствах.
Понять это мне было суждено лишь несколько лет спустя…
Пока мною по-прежнему двигало честолюбие, Я не собирался пребывать в «должниках». Я решил доказать, что доверие тренеров заслужил по праву.
И сделал это.
На соревнованиях в московских Лужниках я неожиданно для всех, в том числе и для самого себя, установил новый рекорд Европы для открытых стадионов — 2.17!
Выступление я начал с двух метров. Перемахнул их так, как будто это был небольшой заборчик. 2.05 — то же самое. 208 — опять с первой попытки. Установили 2.11. Соперники на этой высоте выбыли, я преодолел ее так же легко, как и два метра.
И странно — не заволновался, не затрепетал, наоборот, я был абсолютно спокоен. Я сказал себе:
«Пришел момент, надо им воспользоваться».
Я подошел к судьям и заказал сразу 2.17. Ровно на один сантиметр выше прежнего рекорда Европы, Который принадлежал Картанову.
Ко мне подскочил Скачков:
— С ума, что ль, сошел? Сразу на шесть сантиметров поднимаешь!
Я ответил:
— А зачем мелочиться? Так есть стимул — рекорд. Прыгнуть на три сантиметра больше — ну и что, кому нужно?
— Тебе! — сказал Скачков. — 2.14 будет твоим личным рекордом. Потом это реально. А так — на 2.11 и останешься! Не дури!
Я отрицательно помотал головой:
— Поздно. — И показал Скачкову на планку, которую уже установили.
Когда диктор объявил по стадиону, что это новый рекорд Европы, публика напряженно стихла.
Я прошел к началу разбега и опять удивился — никакого волнения не было. Я знал — это и хорошо и плохо. Развернувшись лицом к планке, я отставил назад ногу и как бы вслушался в самого себя.
И вдруг почувствовал — все нормально. Все будет хорошо. То есть я еще не сделал и шага
Так оно и произошло.
Вылезая из прыжковой ямы, я поначалу увидел изумленные, выпученные глаза Скачкова и лишь потом услышал восторженный рев зрителей.
Меня целовали, обнимали, жали руки — сам я всем улыбался, кивал головой, по внутреннего участия в этом ликовании не принимал. Меня занимало другое — ощущение какого-то важного открытия, которое совершил я. Можно знать свое будущее — вот что открыл я для себя. Не угадывать нет, а именно знать свое будущее. Пусть самое недалекое, но суть в том, что это, оказывается, возможно.
Как? Прежде всего нужно досконально изучить себя, во всех подробностях как чужого человека. А потом все время глядеть на «этого человека», со стороны и как можно жестче.
Это было ценное приобретение. Я сразу взял его в свой арсенал. И в первую голову как практик. Но не только в прыжках.
Нередко при тех или иных обстоятельствах жизни я вслушиваюсь в себя и спрашиваю: «чем все кончится?»
И вдруг непонятно почему, казалось бы, нет никаких причин, чувствую — будет худо. Несмотря на то, что события развиваются самым благоприятным образом. И наоборот, все вроде бы идет кувырком, а подсознание подсказывает, что в итоге все будет нормально.
В день установления рекорда я попытался заглянуть в свое будущее на несколько лет вперед. Не вообще, а конкретно: когда я пойду на мировой рекорд американского прыгуна Ника Джемса — 2.22.
Рассуждал я примерно так.
В пятнадцати лет, Когда я впервые услышал о Нике Джемсе, мой результат равнялся 175 сантиметрам. Американцу тогда было шестнадцать он преодолевал уже 2.02. Годом раньше Ник Джемс, видимо, прыгал не меньше чем на 195 сантиметров я явно отставал от него и именно в этот период усиленно занимался со штангой.
В шестнадцать с половиной я перепрыгнул 2.00. Ник в восемнадцать перелетал уже 2.13.
За целый год я не прибавил к своему результату ни сантиметра, но зато потом вдруг бурно пошел вверх: 2.07, 2.08, а сегодня 2.17.
Американец по-прежнему лидировал — 2.22.
И вдруг до меня дошло — я ведь, оказывается уже обыграл его! По возрасту.
В восемнадцать лет он прыгал только 2.13, а я взял уже 2.17. Значит, в девятнадцать я должен прыгать выше, чем 2.22!
Свой будущий мировой рекорд я побил именно в этот день. Простой арифметикой
КАЛИННИКОВ
Стояла зима 1944 года. Две трети оккупированной территории страны были уже освобождены от немцев; Неделю назад их разгромили под Ленинградом. Наши войска всюду перешли в наступление.
Большая часть врачей находилась на фронтах, в тылу ощущалась острая нехватка медицинских работников. По этой причине учились мы в Кызыд-Орде по сокращенной программе. Мне, как и всем студентам, выдали справку об окончании института и направили работать в Сибирь, в село Дятловку, расположенное в Сурганской области. В письме я сообщил об этом матери и отправился по месту назначения.