(Не)известные миры. 13 авторов

Коллектив авторов

Сешафи легла в тень, плотнее сложив крылья, будто говоря: ты свободен, мальчишка, больше я ничего не расскажу. Инсар что-то буркнул под нос, пошел прочь, перехватив чан, а потом все-таки обернулся и спросил, не надеясь услышать ответ:

– Океан… Что такое океан?

Тонкие губы Сешафи растянулись в мечтательной улыбке, и она приоткрыла глаза. На миг показалось, что в лиловых глазах сфинкса отразилось что-то очень… знакомое.

– Это бесконечная вода, которая тянулась до края земли.

С того дня Инсар каждый день приходил к клетке и тихонько подкладывал сфинксу кости и кусочки мяса, блестящие от жира и масла. Он не знал, зачем

это делает, – он даже боялся представить, к чему это приведет, – но одинокий сфинкс, запертый в клетке и хранящий тайну, будто звал его.

Сначала было страшно – страшно до безумия и дрожи в руках. Он крался в тени шатров, озираясь и подскакивая от каждого шороха, чтобы сесть у клетки, угостить Сешафи и боязливо сгорбиться под ее пронзительным взглядом. О тайне он больше не спрашивал – нет, сердце Инсара волновали истории.

– Расскажи мне что-нибудь, – каждый раз просил он звенящим шепотом, вытирая с лица липкий и горячий пот.

– Глупый ребенок, – вздыхала Сешафи. – Неужели сказки прошлого стоят ошибок настоящего?

Она была помешана на загадках, но Инсар к этому быстро привык.

Привык он и к своим вылазкам, и страх пропал, не успев пустить колючие корни. Никогда еще Инсар не чувствовал себя настолько отчаянным и храбрым. Правда, за такую храбрость Касим вряд ли бы его похвалил…

Особенно хорошо было на закате, когда белое солнце становилось янтарным, пряталось за горизонт, и раскаленная земля вместе со знойным небом медленно окутывались прохладным сумраком. Тени удлинялись, ветры успокаивались, и песок замирал, чтобы в полночь продолжить свой вихревый танец. Когда поблизости кто-то появлялся, Инсар заползал под полог соседнего шатра, а Сешафи отворачивалась. Похоже, больше ни с кем она не разговаривала. Только с ним, с Инсаром.

Инсар приходил, чтобы услышать что-нибудь еще об океане, но Сешафи говорила только то, что хотела, – такими уж были эти гордые, своенравные сфинксы.

– Я последний сфинкс этой бесконечной пустыни, – иногда бормотала Сешафи, задумчиво глядя вдаль. – Мои предки и потомки были растерзаны людьми ради нескольких глотков воды.

Она хмурилась, и ее неровные желтые зубы со скрипом смыкались. Хвост яростно взметал пыль, но потом Сешафи ловила на себе робкий взгляд Инсара, и привычная тонкая улыбка возвращалась на обветренное лицо. Взгляд ее глаз теплел, и она начинала рассказывать истории. Ее истории были не такими, как пыльные и скрипучие от старости рассказы покойной Азры: в сказках сфинкса чувствовалась пульсирующая и кипящая сила жизни, и Инсар мог до ночи просидеть у клетки, бок о бок с Сешафи, слушая ее хриплый, «ракушечный» голос.

– До исчезновения влаги мир был зеленым. Ты не знаешь, как это, маленький человеческий детеныш, ведь зеленый – это цвет растений и воды…

– А мне говорили, что у воды нет цвета, – перебил ее однажды Инсар, за что получил укоряющий взгляд в ответ.

– Так говорят лишь те, кто никогда не видел моря. Море – оно как океан, но поменьше. Но его все равно очень много. Не охватишь ни руками, ни взглядом, ни мыслью… Твоим людям жизни бы не хватило, чтобы выпить море. Даже будь они самыми жадными людьми мира. Даже если бы пили каждый день… Впрочем, – губы сфинкса тут же растягивались в насмешливой улыбке, – недолго бы вы пили воду, полную соли.

Инсар хотел спросить, зачем вообще нужна соленая вода, которой невозможно напиться, но больше перебивать Сешафи не решился, и она продолжила:

– Помню, в морях

плавали рыбы… Они как звери, только скользкие, безногие и с плоскими хвостами. Странные существа… Рыбы не могли жить без воды, потому что воздух сушил их нежную кожу и блестящую чешую. И люди тоже не могли жить без воды. Раньше от жажды люди умирали медленно и мучительно, теперь же весь мир может обходиться без влаги – но какой ценой… Вы, люди, совсем разучились плакать.

– Слезы – это вода из глаз, – тут же вспомнил Инсар, радуясь, что хоть что-то знает, но сфинкс помолчал, а потом поправил:

– Слезы – это доказательство того, что у человека есть душа.

В день, когда Сешафи это сказала, Инсар долго молчал, сидя на земле. Он вспомнил вечер, когда, несколько лет назад, спросил Касима: «Что такое слезы?» – и тот ответил: «Это слабость и трусость». Получается, Касим ошибался? Получается, он не всегда прав?

Или это Сешафи обманывает Инсара? Каждый раз, стоило об этом задуматься, честные глаза сфинкса вспыхивали в памяти двумя лиловыми огоньками, и что-то твердило: нет, эти глаза не могут лгать. Могли бы лгать – Сешафи давно бы направила охотников в пасть голодной пустыне, в капкан зыбучих песков.

– Я не способна обманывать, – однажды призналась она. – И поэтому вы, люди, ненавидите меня. Смотри, как грубо и бездушно ткут женщины уродливые ковры… Я скажу правду: они перестали видеть красоту, которая когда-то расцветала в их душах. Взгляни, как мужчины злятся, возвращаясь домой… Я поведаю истину: дом и нищета им опротивели, и приносят они с собой больше гнева, чем счастья. Смотри, как ворчливы и холодны старики, как неблагодарны они к еде и заботе… Хочешь правду? Они утратили мудрость и прелесть старости, и любовь покинула их сердца, как птицы покидают разрушенные гнезда. Погляди, какими дети растут бесчувственными, гневными, жестокими… Я буду честна: они берут пример с родителей, и будущее их сокрыто тьмой.

– Ты не права, – ответил Инсар, закусив губу и зажмурившись. Он давно так не злился. – Ты не знаешь… Не знаешь нашей жизни! А значит, не знаешь правды. Женщины забыли красоту, волнуясь о мужьях, каждый день уходящих в никуда. Жены, сестры, дочери и матери ткут и молятся, и нити путаются в их огрубевших пальцах. Мужчинам больно возвращаться с охоты ни с чем, видеть несчастные лица родных и нищее селение… Они злятся на себя – на то, что пустыня скупа и жестока к ним. Старики ворчат и сердятся, потому что когда-то они тоже могли приносить пользу, а теперь – теперь кто они? Не более чем лишние рты. Старикам горько брать лишний кусочек еды, зная, что дети и женщины недоедают. Дети серьезны не по годам, потому что не родительская ласка воспитала их, а пустыня и знойное солнце. Их мечта – стать сильными и храбрыми, как отцы, терпеливыми, как матери, стойкими, как старики. Их будущее – путь в пустыню, охота до старости и бесконечные поиски воды…

Когда Инсар наконец замолчал, то понял, что задыхается. Когда он пришел в себя и в голове прояснилось, то поймал взгляд Сешафи – и не узнал его.

– Мальчик, – тихо произнесла она и замолчала, не в силах говорить.

Молчала долго, до самых сумерек, неотрывно глядя в пустоту. Только когда Инсар поднялся, чтобы уйти, она уткнулась лбом в прутья клетки, разделяющие их.

– Ты видишь сны из прошлого, жалеешь пойманного сфинкса, мечтаешь об океане… Ты ждешь воду не затем, чтобы напиться ею… – прошептала она, и Инсар замер. – Вот твоя истина: ты не человек пустыни.