Не киборг

Натали Р.

Всё было напрасно. Соратники по караулу вытащили его из-под дымящихся обломков, отвезли в больницу. Человек бы не выжил, но форсированный организм киборга отказывался прекращать жизнедеятельность. Неделя под капельницами и в регенерационных ваннах. Майор Нойланд приехал к нему в больницу, остро жалея, что не прислушался вовремя к Ангелу.

– Ред, ну какого чёрта? Ты что, внезапно забыл все правила техники безопасности?

Разумеется, нет, они не на кристалле были, а на основном носителе.

– Что ты там вообще делал? Всех людей эвакуировали, а барахло не стоит того, чтобы за него гибнуть!

Обычно это вопрос цены: что дороже –

подлежащее спасению имущество или новый киборг? Но у Нойланда свои понятия о цене.

– Извините, майор, – вымолвил Ред. – Сбой системы.

Нойланда он крепко уважал. Много читал о легендарном Бэре. Знал и о том, что он не дал утонуть полусотне инкубаторов, в том числе с безымянным ещё Редом. Именно Нойланд был прописан у него хозяином первого уровня. Но полную откровенность он позволял себе только с Ангелом.

Инженер дневал и ночевал в больнице, доставая персонал расспросами и просьбами и забросив все остальные дела. Майор недовольно хмурился, однако не препятствовал. Сослуживцы шутили, что у Реда персональный ангел-хранитель. И были, пожалуй, правы.

– Мне так плохо, Ангел. – Лишь ему он мог пожаловаться. – Я выкинул твой кристалл. – Красные сообщения о потере системного кластера выскакивали постоянно, стоило закрыть одно, как появлялось новое, но ни деменция, ни долгожданная амнезия не наступали. – Я хотел уничтожить память, чтобы стало легче. И не получается! Я всё равно помню. Я не могу без Нади – и забыть её не могу. Сделай что-нибудь, Ангел! Отключи меня насовсем. Ты должен был это сделать ещё тогда, даже блокатор достал, я видел. Почему не выключил? Так было бы лучше.

Ангел вздохнул. Не слишком подходящий момент для откровения. Его самого осознание настигло, словно кувалдой долбануло по башке, а Ред и так на грани срыва. Хотя почему на грани? Срыв уже случился.

– Понимаешь, Ред, – сказал он осторожно, – отключить можно только машину. Но машины не плачут. У тебя слёзы стояли в глазах, и сейчас тоже.

Ред провёл рукой по глазам, посмотрел озадаченно на влажную ладонь.

– Так что отключение – не совсем подходящее слово, это по-другому называется. И я так поступать не буду. И тебе не советую, смертный грех ведь.

Ред тихо застонал.

– И что теперь? Что мне делать со всем этим? Как мне?..

– Придётся как-то справляться, – произнёс Ангел сочувственно. – Хочешь, я тебе психолога найду? Авось поставит тебе мозги на место.

– При чём тут мозги? – Ред состроил печальную гримасу. – У киборгов же мозги не работают.

– Работают. – Ангела весьма озадачивал этот факт, но что против факта возразишь? – Почему, по-твоему, ты ещё помнишь Надю? Помнишь её облик, голос, свои чувства к ней?

– Да, – глухо прошептал Ред. – Так странно. Записи разговоров, голографии, видео – всё это было на том кристалле. И всё пропало. Но в то же время – нет. Я помню. Размытые изображения, обрывки сцен. Черты лица – нечёткие, но узнаваемые безошибочно. Отдельные слова – помню смысл того, о чём мы говорили, а последовательность фраз воспроизвести не могу.

– Вот такая у нас хреновая память, – усмехнулся Ангел. – Привыкай.

Алик показывал много новых изображений и видео – судя по всему, подготовился к визиту основательно, скачал с компьютера весь архив. Ред с Надей полюбовались на Деда – сухощавого старика с орлиным взором («Вообще-то он мне не дед, просто папин старый приятель»), тётю Полли – улыбчивую женщину с задорными огоньками в глазах («Вообще-то

она мне не тётя, просто батя её друг»), и Ланса – стильного темноволосого мужчину с лёгкой небритостью и огромным котищем на руках, как только держит этакую тяжесть («Это Семён Семёныч, в смысле кот, а это Ланс, не обращайте внимания, что он такой плешивый, ему уже много лет, в смысле коту»). Посмотрели на то, как подрастающий Алик играет в футбол за школьную команду и как танцует на выпускном вечере с той самой девочкой («с которой мы в первый раз, ну того…»).

– А это столица Нового Бобруйска, мы с папой туда иногда летали на выходных…

В столице Нового Бобруйска Надя прожила почти пять лет. Этот город она ненавидела. Сюда её увезли родители против воли, здесь выдали замуж за человека вдвое старше, которого она впервые увидела на свадьбе. «У Генриха много денег, завидное положение в обществе и отменное воспитание, – сказала мама. – С ним ты будешь счастлива».

Она не была счастлива ни дня. Генрих постоянно курил, роняя пепел на ковры и на её платья, разглагольствовал о биржах, акциях и прочих неинтересных вещах, в которых она не разбиралась, а в сексе (в котором она теперь разбиралась хорошо!) был вял и примитивен. Всё это можно было простить, конечно, имейся меж супругами симпатия или хотя бы уважение. Но муж ни во что не ставил свою молодую жену. Да, из хорошей семьи, но эмоционально нестабильная дура с запятнанной репутацией. Она понадобилась ему, лишь чтобы породниться с Ленардами. Ну, и ещё родить наследника. Когда это наконец произошло, отменное воспитание Генриха Майборо улетучилось из семейных отношений, как роса поутру. Цель достигнута, можно больше не церемониться с этой женщиной.

Надя терпела. Идти некуда, возвращаться к родителям – исключено, они не поняли бы, как можно покинуть такого замечательного мужа. Вновь решили бы за неё, уверенные, что знают, как для неё лучше. На её попытки пожаловаться и показать синяки они неизменно реагировали: «Сама виновата, скажи спасибо, что тебя вообще взяли замуж». Старшая сестра Катя, которой в своё время досталось от родителей, что не уследила за дурёхой и позволила ей увлечься кибером, была на их стороне и вступаться перед ними за Надю больше не хотела. Впрочем, Катя благополучно уехала с супругом на другую планету и в другую семью, личная жизнь её сложилась удачно, и до сестёр ей не было особого дела.

По ночам Наде снился Ред. Она шептала его имя, не желая просыпаться. Генрих, если слышал, приходил в ярость. Синяки она старательно запудривала: если на светских вечеринках, куда она вынуждена была сопровождать мужа, их замечали, он злился ещё сильнее. Она пока терпела: не ради рассыпавшейся надежды на счастье, ради ребёнка. Маленькому Ричарду нужна была мать. Но едва он начал говорить, муж заявил ей:

– Не подходи больше к ребёнку. Чему хорошему такая бестолковая мать, как ты, может его научить? С моим сыном будет заниматься гувернантка.

Её будто холодной волной окатило. И она поняла: терпеть больше незачем. Ночью, когда Генрих уснул, она надела своё лучшее платье и самые дорогие украшения и, заблокировав предупреждения «умного дома», открыла настежь окно пентхауза.

На верхотуре гулял ветер. Меня прибьёт к стене, подумала она. Вывески сияли неоном и аргоном, маня к себе, на свободу, а ветер отрезвлял. Её взгляд вдруг выхватил переливающийся баннер: «Скупка драгоценностей». Она перевела глаза на свои кольца… и вышла не в окно, а в дверь.