Не ко двору. Избранные произведения
Шрифт:
– Calme-toi, та pauvre enfant, – утешала eem-me Roger, – vous comme tu es pale. Va vite prendre une tasse de tisane, ea te rechauffera [9] …
Ho “tisane” [10] не помогала, и Capa все слабела; к тому же она еще простудилась во время своих ночных бдений, и ее перевели в infirmerie – пансионный лазарет. Девочки приходили ее навещать, но она безучастно относилась к их вниманию и только жаловалась, что m-me Roger отняла у нее все книги. Раз вечером пришел к ней учитель французского языка m-r Auber. Это был старик-швейцарец, лет шестидесяти, высокий, худой и сгорбленный, с белою, как лунь, головой и ясными глазами. Он пользовался в пансионе большой популярностью за свой замечательно кроткий и справедливый нрав, за умение устраивать всевозможные игры, которыми увлекался не менее своих учениц. Он превосходно читал Мольера, часто под праздники являлся
9
Успокойся, мое бедное дитя… ты очень бледна. Выпей-ка быстро чашку чая, и ты согреешься.
10
Чашка чая.
11
Вы хотите смеяться или думать.
12
Хорошо, мои дети.
13
В лазарете.
– Eh bien, mon petit chat, comment allons nous [14] ? – спросил старик, усаживаясь в лоснящееся коричневое кресло и, вытащив из кармана сюртука два огромных апельсина, положил на кровать больной.
– Merci infiniment, m-r, et surtout merci d’etre venu [15] , – сказала Capa, чуть не плача.
M-r Auber сделал вид, что не замечает ее волнения.
– А ведь я пришел к вам, Сара, с коварною целью отбить практику у доктора Trofimoff. Ко мне ночью прилетела маленькая птичка и сказала мне, что у вас болит: vous savez [16] , та самая птичка, которая мне сообщает, отчего вы уроков не выучиваете.
14
Ну, моя крошка, как мы поживаем?
15
Огромное спасибо, месье, и особенное спасибо, что пришли,
16
Вы знаете.
– Что же она вам сказала, m-r Auber?
– Oh, elle m’a dit bien des choscs et d’abord que vous etes une malade imaginaire [17] .
– Я?! M-r Auber, это несправедливо, ваша птичка – противная лгунья, и если б она мне попалась, я бы ее задушила.
– Voila des sentiments tres pen chretiens [18] , – сказал улыбаясь старик, – и все-таки я уверен, что птичка сказала правду. Ну, скажите откровенно, что у вас болит?
– Все.
17
О, она мне сказала массу всего, и, прежде всего, что вы не больная, а притворяетесь.
18
У вас чувства вполне христианские.
– Все – значит – ничего, или еще хуже, это значит, что вы поддались чувству слабости, и ничего не делаете,
– Болезни посылает нам Бог, чтобы испытать нас. Люди должны безропотно переносить страдания.
– Кто это вам сказал?
– Господь посылает людям страдания, чтобы они могли сподобиться вечного блаженства, – продолжала она, не отвечая на вопрос.
– Неправда, Бог создал людей для труда, для борьбы со злом; люди, для оправдания своего божественного начала, должны стремиться к торжеству идеала добра, а орудиями к этой великой цели служит наука, свободная человеческая мысль, мужественное, честное сердце, уважение чужих убеждений, – сказал m-r Auber. – Если бы все склоняли, как вы, голову перед горестными испытаниями и ограничивались только тем, что покорно укладывались в постель, – люди бы ушли недалеко.
– Я вовсе не намерена всегда лежать, m-r Auber. Со всем, что вы говорите, я тоже согласна, только мне кажется, что вы не назвали главного орудия спасения – религию. Вы разве неверующий?
– Dieu rn’en preserve, chere enfant [19] ! Я гляжу на чудеса природы, любуясь закатом солнца, а там, на моей далекой прекрасной родине, просиживая целые часы на берегу нашего чудного озера, я научился преклоняться перед Творцом вселенной… Но тому, что в общежитии считают религией, т. е. той массе обрядов, внешних приемов и названий, которые все, конечно, имеют свое историческое основание, – я придаю мало значения.
19
Упаси Бог, дитя мое.
– Нужно веровать, а не рассуждать.
– Нет, дитя мое, это ложно; Господь дал человеку разум именно для того, чтобы он не принимал все на веру.
Сара оперлась головкой на руку и несколько минут пристально глядела на m-r Auber’a.
Не думала я, что вы такой… – сказала она в замешательстве.
– Какой? – спросил старик.
– Не знаю, как вам сказать: я считала вас настоящим христианином и думала, что вы так кротко перенесли кончину маленькой Marie, что верите, что она стала ангелом и что вы после смерти с ней свидитесь. Я вот никак не могу забыть maman. Я решилась принять христианство, но меня мучит мысль, что она умерла еврейкой.
– Отчего же это вас мучит?
– Оттого, что она не будет в раю.
– Гм… Скажите, Сара, кто вам втолковал эту идею о принятии христианства?
– Никто, M-r Auber, я сама.
– Этого быть не может. Постойте, года два тому назад здесь была короткое время одна ученица, Серафимова; une tete exaltee [20] … Она, кажется, имела на вас влияние.
Сара покраснела.
– Она мне только дала Евангелие и проповеди и сказала, что евреи прокляты Богом, но что от этого проклятия можно избавиться крещением.
20
Экзальтированная особа.
– Вы с ней с тех пор не видались?
– Нет, но я знаю, что она поступила в монастырь.
– Ну, не совсем в монастырь, – я ее недавно слышал в опере. Она пела, и даже недурно, хотя по отзывам знатоков, из нее ничего особенного не выйдет, – спокойно сказал старик.
– Неужели это правда? – воскликнула Сара.
– Как же! Можете сами убедиться. Выздоравливайте скорее, и я упрошу m-me Roger взять вас в театр. Но отчего это вас так удивляет? Я не нахожу в этом ничего дурного.
– Это нехорошо, я этого от нее не ожидала, – проговорила Сара. – Впрочем, это не касается христианства, – оно выше еврейства.
– А вы, Сара, хорошо знакомы с иудейством?
– Нет, m-r Auber, я знаю только, что евреев все презирают, знаю также, что они Христа распяли.
– Qa c’est encore un problem a resoudre [21] , – усмехнулся старик.
– А вот ренегатство, по-моему, очень некрасивая вещь. Вы говорите, что евреев все презирают. Кто же это все, – христиане?
– Конечно.
– А ведь по христианскому учению следует даже врагов любить. Как же это?
21
Это проблема, которую еще нужно разрешить.
Сара молчала.
– Ведь христианство – это религия мира и любви, правда?
– Да, да…
А вы вот уже проходили среднюю и новую историю.
Вспомните-ка, сколько бесчеловечного варварства было совершено во имя этих пресловутых мира и любви.
– Но ведь в первые времена христианства язычники мучили христиан, а они выносили все пытки и муку, оставаясь верными учению Спасителя, – возразила Сара.
– Это, положим, так. Но зато, когда христиане приобрели силу, они в свою очередь принялись убивать и жечь не только тех, кто исповедовал другое учение, но даже и своих единоверцев, осмелившихся не соглашаться с тем или другим отцом церкви. Костры инквизиции, по-моему, ужаснее костров Нерона: эти прямо зажигались во имя силы, а не принципа общечеловеческой любви.