Не люблю опаздывать
Шрифт:
Я точно не мог сказать, какая бы нам понравилась работа, но подумал, что могли бы… могли что-нибудь чертить. Потому что я неплохо рисую.
Тогда папа стал рассказывать о своей работе. Оказалось, мы смогли бы попасть туда лет через десять — двенадцать. После школы и института. А я, может, вообще в институт не пойду, а буду лесником или охотником.
— Нам надо быстрее, — сказал Владик. — Чтобы без института.
— Без института?.. — улыбнулся папа. — Тогда собирайте лекарственные травы. Подорожник, например.
—
— Не Фонду, а в Фонд. Это такая организация — Фонд мира, — сказал папа. — Сдайте в аптеку траву, вам заплатят деньги. И деньги пошлёте — ваши, как говорят, кровные. Получится двойная польза: лекарство — людям, а деньги — в Фонд мира.
Назавтра рано утром мы пошли рвать подорожник. Жили мы тогда на даче. Этой травы у каждой дороги полно. Мы позвали с собой Аньку. Она хорошо считает.
Анька сразу взяла на себя командование. Мы не спорили. Мы же не играли.
Мы стали рвать подорожник, которого везде полно и его можно назвать подножник. Он растёт везде, где ходят люди. Анька срезала листья ножницами, а мы рвали так, руками, и ножки у листиков тянулись на длинных и тонких жилах, как резиновые. Мы собрали большущий целлофановый пакет за час или чуть меньше. В общем, быстро. И пошли в аптеку сдавать.
Я много раз был в аптеке. Покупал лекарства, вату, гематоген и леденцы от кашля — они очень вкусные. Но никогда никаких лекарств в аптеку не носил. Я немного трусил, и был очень рад, что командует Анька, а не я: командиру всегда страшнее.
Мы зашли в маленький зал аптеки, где запахи разные-разные. И все яркие, как марки из разных стран.
Анька торжественно остановилась в середине зала:
— Здравствуйте, товарищи! А скажите, пожалуйста, можно ли сдать лекарственную траву подорожник?
Её голос перемешался с запахами в гулком зале старой аптеки. Мне показалось, что сейчас аптекари начнут качать головами: зачем ты так кричишь, девочка? Но ничего неприятного не случилось. А полная кассирша в очках, которая сидела в своей стеклянной загородке, как рыба-телескоп в аквариуме, сказала:
— Это вам надо идти к заведующей.
И объяснила, куда идти. Оказалось, что рядом со входом в аптеку была ещё одна дверь, которую я никогда не замечал. Как будто её только что специально прорезали для нас.
Мы постучали в дверь, но никто не отозвался. Тогда Анька потянула ручку. Дверь только чуть-чуть приоткрылась. У неё была зверская пружина. Тогда мы схватились за ручку все вместе и открыли дверь…
Заведующая поставила на круглый стеллаж с лекарствами чашку с чаем и спросила:
— Что у вас ко мне, дети?
— У нас подорожник, — сказал Владик и чихнул, потому что здесь был очень сильный запах, который щекотал нос.
— А, траву принесли? — сказала заведующая.
Она взяла протянутый Анькой пакет:
—
— Почему? — спросил я.
И тогда заведующая объяснила, что аптека принимает только сушёную траву. И рассказала, как её сушить.
Мы пошли домой и особенно не расстраивались, потому что теперь точно знали, что траву действительно принимают. И узнали ещё другие травы, которые можно сдавать: мать-и-мачеху, тысячелистник, пастушью сумку…
Хотя мы и не успели послать деньги к шестому августа, но папа успокоил нас. Он сказал, что человек должен быть всегда добрым и всегда бороться за мир, а не только в какие-то дни.
И тогда мы набрали столько травы, что завалили все комнаты и мансарду. Только для прохода оставили узенькие полоски на полу. А чтобы всё было по правилам, занавесили все окна одеялами — иначе на траву действуют солнечные лучи и она портится.
Целую неделю у нас в доме пахло как на сеновале — трава ведь высыхает долго. Мы как могли торопили её: ворошили и переворачивали каждый листик, как блины на сковородке. Мы устраивали сквозняки и даже обмахивали траву кусками фанеры.
И вот наконец мы уложили нашу зелёную драгоценность в бумажные самодельные кульки. Их получилось девятнадцать штук. Это была целая гора кульков. Мы сложили их в авоську, погрузили на Анькин складной велосипед «Салют» и тронулись в путь. Мы с Владиком были охраной этого каравана. И у него, и у меня в тайных карманах лежали ненастоящие наганы и настоящие складные ножики.
Траву у нас принимала наша знакомая заведующая. Она ушла взвешивать кульки в какую-то комнату. Мы все трое думали только об одном: сколько нам заплатят.
Вышла заведующая и протянула деньги Аньке.
— Вот, — сказала она, — здесь рубль пять за подорожник и семьдесят копеек за мать-и-мачеху. Всего…
Она не успела сказать, как Анька удивлённо вскрикнула:
— Рубль семьдесят пять?
Мы вышли из аптеки, даже не сказав до свидания. Какое-то время мы не разговаривали. Но каждый думал об одном: так много травы и так мало денег.
— Ну что, пойдём на почту? Будем деньги посылать? — спросил я своих приунывших товарищей так, как будто сильно сомневался, нужно ли вообще идти на почту с этой жалкой суммой. Ведь мы, честно говоря, надеялись, что заработаем кучу денег.
И у самой почты мы стали совещаться — прилично ли посылать на такое великое дело рубль семьдесят пять копеек.
— Хотя бы сто рублей, — сказал Владик.
— Сто… А тыщу не хочешь? — спросила Анька и добавила: — Было хотя бы десять рублей для ровного счёта.
А мне почему-то нравилась сумма двенадцать рублей, она какая-то такая — и не большая и не маленькая.
Так, совещаясь, мы вошли на почту. А совещались мы громко, и на нас сразу обратили внимание. На почте было мало народу, потому что не у всех каникулы.