Не любовница

Шнайдер Анна

— Конечно, бывает. Давай, допивай какао, и я отведу тебя наверх. Спать давно пора, тебе завтра в школу, а ты ни в одном глазу.

— Я не могу спать, если мама плачет, — вновь насупилась дочь. — Она украдкой, но я видела.

— То, что ты не спишь, маме никак не поможет. Даже наоборот, она сильнее расстроится, если узнает. Особенно если у тебя завтра отметки ухудшатся из-за недосыпа.

Вот это был правильный аргумент, и Маша впечатлилась.

— Ладно, пап…

Глава 67

Оксана

Оказывается,

работать, когда по уши влюблена, тяжело. Особенно если мужчина, по которому ты сохнешь, как росток по капельке воды, тоже загружен. И может уделять тебе крайне ограниченное количество внимания — всего пару часов вечером, и то не каждый день. Во вторник, например, они с Михаилом действительно ходили в ресторан, но в среду Алмазов сказал, что поедет домой: третий день подряд его задержку дочь не простит. И Оксану сразу вновь начал грызть болезненный червячок сомнений в правильности происходящего. И эти сомнения разгорелись ещё сильнее после выписки отца из больницы.

Его выписывали как раз в среду, и Оксана ушла с работы на два часа раньше, чтобы успеть к пяти часам — именно к этому времени обещали подготовить выписку. Приедет мама или нет, Оксана не знала, не успела поинтересоваться, погрузившись в отношения с Алмазовым, поэтому слегка удивилась, увидев её в приёмном покое. Одну, без Ивана Дмитриевича.

— Мам?..

— Что ты так смотришь на меня? — Мать криво и невесело улыбнулась. — В последний момент решила, что всё-таки поеду, хотя пару часов назад ещё не собиралась. Ладно уж. Пусть. Хоть какая-то ему радость.

Оксана опустилась на стул рядом с матерью и осторожно сказала, не зная, стоит ли вообще задевать эту тему:

— Мам, ты уверена, что…

— Уверена, — перебила мать Оксану, сразу поняв, о чём та хочет спросить. — На все сто процентов. Но даже если бы я не была уверена, Ксан… Я не могу бросить Ваню. Он, как и я, столкнулся в жизни с глубоким предательством, только в его случае всё было ещё хуже. Я начинала отношения с ним, учитывая его прошлое. И если я сейчас взбрыкну и захочу расстаться, когда мы уже и заявление в загс подали, — грош мне цена как человеку, понимаешь? Не хочу уподобляться.

Оксана, слушая маму, внезапно вспомнила, как Иван Дмитриевич произнёс интересное слово, когда говорил о своей умершей жене и воспоминаниях о ней. Кажется, это было слово «избавиться».

— А что у него случилось в прошлом?

Мать помолчала, поджав губы. Затем тяжело вздохнула и призналась:

— Эту историю никто не знает, кроме него и меня, поэтому… не проболтайся, Ксан. Особенно его сыновьям. Ваня специально им ничего не рассказывает, чтобы не мазать грязью воспоминания о матери.

— Конечно, не проболтаюсь.

— Они прожили в браке двадцать пять лет, и в течение двадцати лет она ему изменяла, — тихо произнесла мать, но, несмотря на негромкий мамин голос, Оксане почудилось, будто она проорала эту фразу ей прямо в ухо — даже голова заболела от резкости и внезапности произнесённого. — Но Ваня узнал об этом только после её смерти. Много лет его жена ездила в один и тот же санаторий

осенью и весной, каждый раз на месяц, якобы лечила свою гипертонию, а на деле, как оказалось, жила там с другим мужчиной — директором этого санатория. Представляешь? Ваня ишачил, как проклятый, он же один семью содержал, и тёща мальчишек на это время к себе брала, обеспечивая дочь свободным временем, чтобы здоровье поправить. А эта… приличных слов на неё нет…

— Но как это выяснилось? — недоумевала Оксана. — Рассказал, что ли, кто-то? Так, может, неправда.

— Правда, — покачала головой мама. — И не рассказал, а Ваня сам наткнулся на переписку своей благоверной и этого мужика — директора санатория. Когда полез в ноутбук после похорон. Она перестала общаться с любовником только за пару месяцев до смерти, а до этого там такая переписка была — закачаешься. И типа любовь. А Ваню она не бросала, потому что дети и вообще он удобный, как старая подушка. И ведь даже перед смертью не призналась, сучка. Она от рака умерла, Ваня за ней ухаживал, поддерживал, все капризы выполнял, а она даже не потрудилась прощения попросить за многолетний обман.

— Кошмар, — вырвалось у Оксаны. — Правда ужас, мам. Бедный Иван Дмитриевич.

— Он чуть не свихнулся, говорит. Хотел с собой покончить, но, когда представлял, как больно будет его сыновьям, останавливался. На женщин пять лет смотреть не мог, я вот первая, на кого внимание обратил. Понимаешь, Ксан? Не могу я так. Даже если бы хотела вновь с твоим отцом связаться — не могу. Но и не хочу тоже. Всю жизнь буду вспоминать тот вечер, когда он к своей шалаве ушёл. И это ты ещё не в курсе, что она спустя пару недель ко мне приходила.

— Что? — Оксана едва не свалилась со стула, вздрогнув от неожиданности. — Зачем?!

— Ну как зачем — поглумиться. Говорила, посмотреть на меня хочет, а то «её Валерик» фотографии не показывает, стесняется, с какой лахудрой жил.

Оксана вспыхнула от возмущения. Резко захотелось прибить обоих — и отца, и эту его девку озабоченную и наглую.

— А папа об этом визите знает?

— Знает, я говорила. Но это неважно. Просто у каждого человека есть предел терпения, Ксан, и вот мой по отношению к твоему отцу — всё. Кстати… знаешь, если бы не встреча с Ваней, я, наверное, до сих пор бы злилась и обижалась. Но, как только мы начали общаться, всё постепенно ушло, будто перестало быть важным. Может, так на меня повлияла «прекрасная» история о его подлюке жене, не знаю. Но это что-то да значит.

— Наверное, — вздохнула Оксана. И, поколебавшись, решила признаться в том, что беспокоило её уже почти две недели: — Я хотела тебе рассказать, но как, не знала. Понимаешь… я начала встречаться с мужчиной. И вот тут я, по-видимому, от папы недалеко ушла, потому что этот мужчина женат и у него двое детей. Семнадцать и одиннадцать лет, мальчик и девочка.

Оксана ожидала возмущений и вытаращенных глаз, напоминаний о морали, но ничего этого не последовало.

— Я так понимаю, ты говоришь о том мужчине, который бежал за тобой в новогоднюю ночь? — спокойно спросила мама. — Его Ваня видел, да?