Не на месте
Шрифт:
– Беска, ну вот скажи, чего сделать, чтоб девчонка в тебя втрескалась, как кошка?
На юбках у него прям пунктик, ага.
– Говорить, какая она обалденно красивая, - отвечал я.
– А если она страшная?
– Тогда - тем более. Ей этого сроду никто не говорил.
– Э!
– вмешался Дылда.
– Страшная-то тебе зачем?
– Ага, как твоя Юту.
– Эта мымра - запретная тема, - отрезал Дылда.
Состоявшаяся пару лет назад помолвка с Юту Торрилун, дочкой судьи (соседи наши, кстати, и девка действительно
– А ты ее трахай с закрытыми глазами.
– С закрытыми глазами я и тебя трахну, балда! Но всю жизнь-то так не проходишь. А эта селедка будет меня утром целовать своими тощими губами, вырядится в какие-нибудь кружева, выползет со мной обедать, потом еще прицепится: где ты был, куда ходил? Хоть из дома беги...
– Ну, и в нелюбимой жене есть своя прелесть, - размышлял я.
– Тебе ведь будет ее не жаль...
– В ухо съездить, - подхватил Гром.
– Ага, чтобы она своей родне нажаловалась.
– А ты скажи, что из ревности, - предложил я.
– И потом, зачем в ухо? Раз муж, ты ж в своем праве, э? Вот и кувыркай ее, как захочешь: хошь любя, а хошь... с дуринкой. Привязать ее, там...
– Хы-гы!
– восхитился Гром.
Смешно: сын шлюхи, а такая тютя. Но Дылда все испортил:
– Чего ты его слушаешь, трепача? Он даже ту тирийку, учителку свою, ни разу не оприходовал.
– Это у которой дядька - князев псарь?
– Ну.
– Ничего так пуся.
– От неё собаками воняет, - фыркнул я.
– И вообще я вековухами не увлекаюсь.
– Ага, особенно такими гладкими-сладкими. Куглопопочками.
– Да ему Арта Медник наваляет, если сунется, - ввинтил Ватрушка.
– Вот пусть Арта с ней и любится, - я гордо задрал нос.
– Северянки ж холодные, как рыбины, а я люблю, чтоб девка с огоньком. Как Тайса, э?
– Ну-у, Тайса!
– заквакали все.
Громик аж всхрапнул. Недавно я его угостил на свои, так он аж влюбился. Что и говорить, хороша девка, поистине "огонь чресел". За что и берет втрое дороже обычной дамы и вдюжину против портовой шалавы. Впрочем, как метко выразился один риец, за "просто дать" и платить не стоит.
Разговор перетек на знаменитые рийские бордели, и все опять стало хорошо.
***
Неплотно прикрытая дверь выпускала тонкий клин света. Вместо чувства уюта этот светлячок вызывал тревогу. Я крался очень тихо, но бате нынче не спалось.
– Тауо-Рийя.
Проклятье. Я бочком протиснулся в дверь кабинета. Догорающая свеча озаряла угол стола, связку ключей и тяжелую руку с массивными перстнями.
– Ну? И об чем мы давеча говорили?
Я молчал. Если раскрою рот, начну оправдываться.
– И чего мы давеча обещали?
– Я не пьян. То есть, я не... я вполне себе соображаю.
–
– Да...
– Чего ты там пищишь?
– Да, отец.
– Чего с тирийским?
– Учитель все еще болеет...
– Так пусть дочка егойная.
– Она занята... ухаживает за ним. Неудобно...
– Неудобно кобылу пялить. Деньги проплочены. Завтра же пойдешь сам к псарям в дом. Отработаешь остатние уроки и хорэ, пора кончать учебу эту. Всё. Уйди с глаз.
– Доброй ночи, отец...
(на следующее утро)
– Большой Лягух, ты спишь?
– В сапогах спит, смотри.
– Хи-хи, пья-а-ный! Пья-ни-ца! Окосевшая лягушка!
Младшие кузины, чтоб их. Реветь по любому поводу не забывают, но в остальном ведут себя хуже мальчишек: кидают мне в окно всякую дрянь, а то и сами залезают. На второй этаж, ага...
– Ква-ква-сил... Ну, Та-ау!
– Таушка, ну мы сейчас уйдем! Нам только одну вещь!
– Да, щеночка поглядеть. Ма-аленького. Одного.
Меня аж подбросило.
– Какого щеночка? Откуда?.. Кто вам сказал?
Я проморгался, сел, отер грудя. Обнаружил рубаху. Стянул и швырнул в угол: рубаха воняла люто. И сапоги, действительно, не снял... М-да.
– Дядя Ний сказал, ты опять будешь ходить к Псарям в дом. От них слуга с ответом воротился, и тогда дядя сказал папе, что ты туда пойдешь, а мы побежали, чтобы тебя предупредить.
Меньшая кузина сияла синими глазищами и пустотой вместо передних зубов. Вторая явно ее подначивала.
– Предупредить?
– я зевнул.
– Чтобы ты не проболтался, что мы просили на щеночка поглядеть.
– Н-да? Это как же?
– А ты пригласи госпожу Псаря в гости, а она со щенками придет. Она всегда с щенками ходит.
– Договорились? Да? Ну, мы пошли, - и полезли обратно в окошко.
– Если у меня родятся дочки, велю сразу утопить, - я рухнул обратно и натянул на голову простыню.
Ну, что прикажете делать? Пришлось. После слуги, который успел шустро смотаться и вернуться с ответом в письменной форме... Я при всех небрежно вскрыл письмо, перевел вслух: "Господа Мароа готовы принять господина Ирууна-младшего во всякий удобный день, до полудня. Будем рады возместить все упущенные занятия. Принесите, пожалуйста, те работы, что успели сделать. Да пребудет с Вами милость Господня".
– Работы!
– хмыкнул батя.
– Небось, и не вспоминал...
Я взметнулся к себе и там с упоением обнюхал письмо. Пахло дешевой бумагой, чернилами, собаками и как будто даже теми противными цветами, что растут у их дома, огнецветом. Ею не пахло. Но почерк был ее.