Не надо меня обижать
Шрифт:
— Тогда буду звать тебя по фамилии. Так устроит? — в вопросе имени я была тверда, как ни в чем другом. Однажды назвав ее по имени, я больше не меняла своего мнения.
Алиса поджала губы от недовольства, но больше возмущаться не стала, видимо, поняв, что меня не переломить.
Молчание затягивалось. Тогда я решила его нарушить.
— Когда поедем к Аве. Кстати, где она лежит? И насколько все серьезно?
— В психушке. Просто так к ней не пускают, только по разрешению, — упоминание о второй дочери смягчило черты лица Алисы. Было видно, что мать хоть немного волнуется о своем дитя. Если бы это было не так,
— Как в психушке? — я присела на подлокотник лавки, стоящей на открытой веранде.
— Ава вскрыла себе вены, и пыталась это повторить вновь, — на последней фразе Алиса сломалась. На глазах матери выступили слезы. Все же Ава была единственным ребенком, которого она любила. По крайней мере, мне так казалось.
— Что с ней случилось? Почему? — воскликнула, поняв что все серьезно. О подобном повороте событий я даже не не могла предположить.
— Я не знаю, она молчит, лишь смотрит в одну точку и все.
— Как такое могло произойти?
— Не знаю. Она месяц уже такая была, как в воду опущенная. Я улетала на конференцию, посвященную глобальному потеплению. Меня не было неделю. Когда я вернулась, то не узнала свою дочь. Думала что она заболела гриппом. Ава подтвердила. Стала принимать лекарства. С каждым днем ее состояние ухудшалось.
Моральное состояние. Она не спала ночами. Кричала. Я давала ей успокоительные, но они не помогали. А неделю назад я нашла я ее в ванной с порезанными венами. Ее увезла скорая помощь, но и в больнице она сумела где-то найти скальпель, как только смогла встать с кровати. Просто чудо, что дежурная медсестра обнаружила пропажу и отправилась на поиски. Ава за малым не успела полоснуть по руке.
Скальпель отобрали, а ее саму поместили в блок психиатрической помощи. Теперь за ней ведется круглосуточное наблюдение.
— А она ничего не говорит? Ведь что-то же должно было вызвать подобную реакцию.
— Я не знаю. Я ничего не знаю, — Алиса уткнулась в сложенные ладошки.
Так удивительно было видеть плачущую мать. Обычно она не показывала своих слез. А тут ее прорвало.
— Я прошу, чтобы ты мне помогла выяснить в чем дело. От контакта с психологом она отказывается. Просто молчит и все. Как в рот воды набрала. Мы с врачами уже не знаем что делать. Только на тебя одна надежда. Она же тебя любит.
«В отличие от тебя», — хотелось добавить на реплику матери. Но я промолчала.
Зачем бередить старые раны? Все уже давно быльем поросло. Я стала большая. Я справилась со своими демонами. Так зачем воскрешать то, что забыто?
— Как мне попасть к Аве? — я знала, что не смотря на усталость, постараюсь попасть к сестре сегодня же. Я просто не могу иначе.
Любовь, зародившаяся при встрече с маленьким комочком, навсегда впечаталась в мое сердце. Это было сильнее меня. И пусть Ава уже давно не та кроха, которой когда-то была, но для меня она по-прежнему остается маленькой сестренкой, которую надо оберегать.
— Я позвоню, чтобы пропустили. Тебя в больнице уже ждут, — то есть Алиса даже не сомневалась что я приеду, стоял лишь вопрос времени. Что ж, хоть что-то есть постоянное в этом мире, и это моя любовь к сестре.
Унылые стены, вечный запах медикаментов, боль, впитавшаяся в воздух, все больницы, какого бы уровня не были, походили друг на друга.
Я шла по коридору, в котором эхом отдавался стук каблуков, и думала, как меня встретит Ава.
Виделись мы с ней в последний раз в прошлом году, когда она приезжала вместе с группой школьников на экскурсию в город, в котором я проживала последние годы жизни. А созванивались месяца полтора назад, может быть чуть больше. И ничего не предвещало подобного состояния сестрички. Девушка рассказывала о своем новом увлечении. Ее взяли в чирлидинговую команду, при местном футбольном клубе. Ава была на седьмом небе от счастья.
Что случилось за столь короткий срок, повлиявшее на душевное состоянии Авы, я даже не могла представить. И, главное, почему она не позвонила мне, почему не рассказала о своих проблемах, если они были? Ведь, я всегда ей говорила, что она может обратиться ко мне в любой момент дня и ночи, что я не оставлю ее звонок без внимания. А вон оно как получилось. Я закрутилась с работой, с работой в фонде и оставила без внимания свою маленькую сестренку.
Она всегда была домашней девочкой, мало с кем особо дружила, предпочитая книги и вымышленных героев настоящим отношениям. У Авы никогда не было парня, по крайней мере, мне об этом было не известно. Моя сестренка жила в хрустальном домике, оберегаемая Алисой со всех сторон. Алиса с Авой вела себя совсем иначе, нежели со мной. Но за это я не винила сестру, она не несла ответственности за поступки матери. Я для Алисы была воплощением всех неудач, свалившихся на ее голову. Хотя, в чем моя вина? В том, что она переспала не с тем с кем нужно? Или в том, что забеременела, узнав об этом слишком поздно?
Я для себя решила, что у меня никогда не будет детей. Пример матери, моя боль и страдания всегда стояли перед глазами, ничего из этого я желала своему ребенку. Я надеялась понянчить племянников. А свое тепло и заботу я растрачивала на своих близких друзей, на девочек, попавших в трудную ситуацию. А еще я вкладывала частицу себя в каждую картину, снимаемую с моим участием. Быть совсем безучастной к процессу я так и не научилась.
Возле палаты Авы меня уже ждали.
— Вы сейчас зайдете, а я буду следить за реакцией Авы через окно. При возникновении опасности для ее жизни и здоровью, я буду вынуждена вас попросить покинуть помещение. Мы совершенно недавно сняли ограничивающие движения повязки, — сообщила мне неприятного вида врач. Ее крючковатый нос наводил на мысли о какой-то хищной птице, чье имя я забыла из-за волнения.
— Как? Вы ее связывали, как бешеное животное? — воскликнула, повысив голос.
— Не кричите на меня! Успокойтесь, это все для блага Авы. Если бы не мы, ее бы уже давно на свете не было. А ограничение движения, это всего лишь необходимая предосторожность. Только и всего. Вы должны понимать, что иногда и яд лекарство.
Вы же взрослая женщина и должны мыслить совсем другими категориями, — принялась читать мне нотации врач.
Мне хотелось ее саму связать и засунуть в одиночную камеру, чтобы она прочувствовала что это такое на своей шкуре. И тогда бы говорила о целесообразности и необходимости. Однако в ее воле было не пустить меня к Аве.