Не нарушая тишины
Шрифт:
Я любила многих мужчин. Любила с той животной страстью, которую только может пробудить в женщине горячее мужское тело, уверенные прикосновения, губы и жесткая щетина, которая обрамляет их. Я любила со всей самоотдачей, которую могла найти в себе. И я упивалась тем ответом, который встречала, – таким же страстным, пылким, лишенным всякой застенчивости, цинично откровенным.
Я не была моралисткой, – я была из тех женщин, которые ищут, увлеченно и самозабвенно ищут путь к устройству своей жизни, успешному, счастливому устройству, благополучному и обеспеченному. Я не была меркантильна – я была влюбчива, но любила я только тех мужчин, которые
В юности я составила негласный список целей, которые я непременно должна была воплотить в жизнь: я хотела уехать из этого провинциального городка, я хотела быть желанной и я хотела иметь все то, что я могла желать.
С главврачом военного госпиталя Алексеем Климовым я познакомилась накануне нового года. Ему было почти сорок лет. Широкоплечий, темноволосый, с крупными скулами, тонкими губами и высоким лбом, он не был красив красотой классической, но был красив красотой мужской, грубой, статной. Сердце мое забилось в первое же мгновение нашей встречи и больше уже биения своего не унимало.
Климов был старым другом главврача нашей районной больницы и, приехав на несколько дней в родной город, зашел в нашу больницу, чтобы навестить приятеля. Я закончила дежурство и задержалась в больнице, разговорившись с одной медсестричкой. Проходя мимо нас, Климов поздоровался и уточнил у нас номер кабинета главврача.
Климов обратил свой взгляд на меня, и мне страстно захотелось завоевать этот взгляд.
Разговор между нами завязался не сразу, а только спустя почти полтора часа, которые я провела в ожидании Климова. Вновь встретились мы у зеркал в холле первого этажа, разговор наш был непродолжителен и краток, но плодом его был номер телефона на клочке бумаги, который я дала Климову.
Климов позвонил мне в обед следующего дня и предложил встретиться – я ответила согласием. Случилось наше свидание в небольшом местном ресторанчике. Я была обаятельна в своем кремовом атласном платье, Климов – серьезен и лаконичен в речах. После ужина мы съездили к реке, причал на которой был тускло освещен, совершили недолгий променад, а после Климов отвез меня в общежитие, в котором я в то время жила.
Мне не пришлось долго прокручивать в памяти сцену нашего страстного прощания, исполненного упоительных прикосновений и сладостных вздохов. Сцена эта повторилась уже через несколько дней, но кончилась она не прощальным автомобильным гудком, а рассветом, который был наполнен ароматом хорошего мужского парфюма.
Я точно знала, что не могла упустить Климова, не могла позволить ему отказаться от меня, оставить меня, не могла и я добровольно отказаться от него – слишком хорош был он, слишком крепко я была в него влюблена.
И Климов был со мною, любил меня страстно, временами грубо, иногда ласково, но я знала, что он со мной мыслью и чувствами, что он со мной твердо, и я даже была как будто уверена в том, что он со мной до самой весны.
Я чувствовала себя счастливой. Я любила и была любима тем, кого любила, и мне казалось, что я нашла то, что искала, – путь к успешному устройству своей жизни.
6
На отчаянный лай собаки не обращал внимания никто из собравшихся
Яма располагалась у самого забора под кустами малины. Это был самый дальний угол просторного участка – он всегда был сокрыт густыми кустами, малинником, клонившимися к земле ветвями яблони и травой, которая даже зимой выглядывала из-под сугробов. Собака разрыла землю, вырвав из нее с корнями траву, и представила взору собравшихся целую груду мохнатых трупов.
– Вероятно, кошачьи, – заметил полицейский. – Вы хоронили здесь домашних животных?
– У нас никогда не было домашних животных, – сказала я, как и Ирина шокированная увиденным, однако не утратившая самообладания. – Как их много!..
– Целое захоронение, – хмыкнул полицейский. – Любопытно…
Их словно разрывали на части – костей было так много, будто яма на три метра вглубь и на три по диаметру была заполнена разложившимися трупами животных. Слух об этой страшной находке разлетелся так скоро, словно весь город в то утро видел эту яму и кости, белевшие в черной земле.
Мы в недоумении стояли над ямой и смотрели на ее страшное содержимое; Ирина первой отвернулась, прижалась к моему плечу и горько, с придыханием расплакалась. Я обняла сестру, однако взгляда от ямы не отвела, – я смотрела на нее, смотрела прямо, решительно, а слез в моих глазах уже не было.
– Где вы были в ночь пожара? – спросил меня следователь.
– Ночевала у друга. – Я отвечала сухо, твердо. – Дом долгое время пустовал, – добавила я, – на участке сажали картошку соседи. Возможно, кому-то пришлось не по душе то, что в дом вернулись хозяева…
– Вы подозреваете кого-то из соседей?
– Нет. Но люди у нас злые.
Следователь чему-то кивнул и спросил, скрестив замком пальцы:
– Значит, вы не предполагаете, кто мог совершить поджег?
– Не предполагаю.
– А трупы животных?
Я помедлила.
– Я не знаю, откуда они там, – ответила я. – На территорию легко попасть, кто угодно мог их там закопать.
Следователь снова кивнул.
– Мы с вами свяжемся, – сказал он, дав понять, что допрос окончен.
Ирина ждала за дверью. Ей еще предстоял разговор со следователем. Я не стала подходить к ней, а только бросила на нее беглый взгляд. Не проронив ни слова, я двинулась к выходу.
Мне не о чем было говорить с сестрой. Номер ее телефона я узнала у соседки, с которой она когда-то общалась. При виде меня ни один мускул не дрогнул в лице Ирины. Все, чем мы одарили друг друга при встрече, – пара беглых касаний и взглядов, не адресованных друг другу. Мы были чужими. Когда-то я старалась поддерживать связь с Ириной, но однажды она попросила меня больше ей не звонить, потому как, по ее словам, у нее растут две дочери, на которых я могла в дальнейшем оказать негативное влияние.