(Не)настоящий папа
Шрифт:
— Желе раздавала вожатая, как всегда. И если бы я его съела, а не твоя Марина, кого бы ты тогда обвинял?
Черт возьми, у меня поистине ревнивая дочь. Вздохнул, всеми силами стараясь не злиться. Оксана говорит на эмоциях. Я уверен, что сама она на подобный трюк не решилась бы даже из-за ревности. А Марина идет на поправку, это главное. Но оставить подобный инцидент без внимания я просто не мог. Вполне вероятно, отравить пытались Оксану…
— Я даже представить боюсь, дорогая, что это желе могла съесть ты, — честно признался я.
Оксана не ответила, спрятав от меня взгляд. До ушей донесся ее тихий всхлип, отдаваясь щемящей
— Я ведь не хотела причинить ей вред! Честно.
— Даже не сомневаюсь в этом. — Я гладил ее мягкие волосы, крепче прижимая к себе. — Просто расскажи подробнее все, что происходило с этой баночкой. Хорошо?
— Хорошо, — кивнула дочь, обняв меня в ответ.
— Ты кому-нибудь говорила, что хочешь отдать баночку Марине?
— Нет! Никто и не спрашивал! У нас много кто с собой в спальню уносит вкусняшки. Ленка вон тоже унесла в тот день желе. И у нее оно было нормальным!
— А где хранилось?
— В тумбочке, рядом с кроватью. После спектакля, когда мы переодевались, я забрала его и угостила Марину Константиновну!
— И никто к твоей тумбочке не подходил?
— Нет. По крайней мере, я не заметила.
Я вздохнул, понимая, что Оксана не расскажет ничего нового. Зато жила надежда, что у Алексея окажется гораздо больше ценной информации. Ведь сегодня должны были прийти результаты анализов Кристины.
И надеялся я не зря: вскоре он позвонил мне и сообщил, что в крови пострадавшей девочки найдены те же ядохимикаты, только в меньшем количестве. Через полчаса следователи уже подробно допрашивали всех сотрудников лагеря. Помогли нам в итоге записи с камер наблюдения. Люди Алексея обнаружили интересный момент: поздним вечером (за два дня до произошедшего) Кристина зачем-то посещала административный корпус, где находился склад завхоза. Оставалось выяснить причину столь позднего визита, и главное, как девочка смогла раздобыть ключи.
Рассказала правду не Кристина, а ее верные подружки, испугавшись беседы со следователем. Та отпиралась до последнего. Как оказалось, вечером, пока девочки из комнаты Оксаны совершали вечерний туалет, Кристина прокралась в спальню, вскрыла баночку и добавила туда добрую порцию отравы, которую предварительно стащила из кладовки Натальи Николаевны. Сколько нужно было порошка, чтобы вызвать легкое отравление, девочка узнать не удосужилась, и положила побольше, чтобы уж наверняка. А что яд оказался сильнодействующим и крайне токсичным, она не сообразила. Подружки в процессе не участвовали и якобы только стояли на стреме. В любом случае билет в один конец до дома им был гарантирован.
Когда отпираться было уже невозможно, Кристина созналась. Оказывается, девочка сильно обиделась на Марину Константиновну за неправильное распределение ролей. И ей — расписной белокурой красавице — не довелось играть царевну. Поэтому она придумала план, как вывести из строя одну из царевен (конечно же, Оксану) и тем самым убить двух зайцев: подпортить здоровье Оксаны в день выступления и сорвать спектакль Марины.
Девочка рассказала, что брала отраву на ужин в столовую и хотела подсыпать Оксане в еду. В итоге момент не представился, поэтому, чтобы не привлекать внимания окружающих, она просто ссыпала с ладони порошок себе же в стакан сока и посчитала, что, если просто отряхнуть руки
— Ты ведь понимаешь, что это нелепое недоразумение, да? — Ко мне подошла перепуганная Виктория, которую в срочном порядке вызвали в лагерь.
— Я понимаю, что твоя дочь опасна для общества. Она из зависти смогла намеренно отравить человека.
— Она ведь и сама пострадала. Сглупила. Я… я поговорю с ней.
— Поздно разговаривать, тебе не кажется? Марина уже в больнице.
— Она будет писать заявление? — ужаснулась Виктория и побелела.
— Не знаю. Будь я на ее месте — так бы и поступил.
— В какой больнице лежит Марина? Я приеду и извинюсь перед ней лично, Вова. Я обещаю! Только давайте все решим мирным путем…
— Ты ведь не так давно ей угрожала! О каких извинениях может идти речь? Даже не вздумай к ней близко подходить.
— Я была неправа, Володя! Скажи, что мне сделать? Хочешь, я выплачу ей моральную компенсацию? Сколько угодно… В пределах разумного, конечно.
Резко отдернулся, когда Виктория попыталась зацепить меня за руку. Как я вообще мог когда-то завести интрижку с этой женщиной? Сейчас меня воротило только от одного взгляда в ее сторону.
— Собирай вещи Кристины. Чтобы через час духу вашего не было в лагере. И больше не смей появляться мне на глаза, Виктория. Яду вы с дочкой уже достаточно выпустили, — презрительно бросил я и направился в кабинет директора, чтобы лично проконтролировать отчисление всех виновников сговора.
51
Марина
Я уже третьи сутки лежала в больнице. Думала, раз промыли желудок и прокапали — выпустят. Как бы не так. Врачу не понравились анализы, и Владимир настоял на должном лечении. Ох, как я зла, кто бы знал! Я по сыну соскучилась! Видеть его раз в сутки — так себе удовольствие. Я же вполне могу сама себе уколы колоть и таблетки пить, зачем мне торчать в четырех стенах?
Владимир моих доводов не услышал. Вернее, услышал, но не посчитал их достаточно убедительными для того, чтобы поспособствовать моей скорейшей выписке. Я даже повздорила с ним по этому поводу. С досадой посмотрела на смартфон и не сдержала вздох. На улице уже темнело. Обычно Владимир звонил мне перед сном, и мы подолгу разговаривали обо всем на свете, но сегодня телефон упорно молчал.
— Не больно-то и жду, — проворчала я, скрестив на груди руки.
Обманывала. Ждала, причем не только звонков. Ждала каждой нашей встречи, с трепетом встречала его прикосновения, объятия и поцелуи. Может быть, не стоило обижаться на излишнюю опеку? Ведь Катя права, Владимир по большей части к людям равнодушен. И это даже мягко сказано. Но для тех, кто ему дорог, он делает все.