Не обижайте Здыхлика
Шрифт:
Забрели в дальний уголок парка, заросший неопрятным кустарником – Хрюшкин уверял, что где-то здесь точно должна быть скамейка, но скамейки они не нашли, зато обнаружили роскошную лужу размерами с небольшой прудик. Местами лужа успешно маскировалась под твердую землю, засыпанную прошлогодними листьями, так что невнимательная Яся тут же набрала полный ботинок холодной воды. Охнула, запрыгала на одной ноге – и вдруг поняла, что это чудовище Хрюшкин, расставив крепкие ноги, стоит чуть поодаль и, скотина такая, хохочет, тыкая в нее, Ясю, пальцем.
–Ты! – завопила она. – Ты нарочно! Ты
– Прости, пожалуйста, – пробулькал, захлебываясь смехом, Хрюшкин, – ты так забавно скакала. Можно еще немного, на бис?
– Гадина! – выкрикнула Яся прямо в ненавистную курносую морду. – Противный! Мерзкий! Гадость ходячая! Жук навозный! Чтоб тебя… чтоб ты сам упал в эту грязь! Тебе в ней самое место, ты, ты!
Хрюшкин хохотал так, что, казалось, сейчас треснет по швам. Как же тебя еще обозвать, животное, трезво и холодно промелькнуло в Ясиной голове, что тебе такого сказать, чтобы тебе было больно, а не смешно.
– Хрюшкин! – завопила она, срывая голос. Хохот Хрюшкина тут же умолк, но Ясю это не остановило: она стащила с правой ноги мокрый ботинок и с воплем запустила прямо в Хрюшкинскую грудь.
Он поймал ботинок, несколько секунд задумчиво разглядывал, потом зашвырнул в косматые кусты и без улыбки взглянул на Ясю:
– А ну, поскачи-ка еще.
Яся, ненавидя себя, попыталась держать равновесие, расставив руки, но не смогла и вправду пару раз подпрыгнула на левой ноге. Больно защипало в глазах. «Давай еще расплачься при нем, давай!»
– Хрюшкин, да? – сказал Хрюшкин. Шагнул раз, другой, подхватил трясущуюся Ясю, пронес в проем между кустами, где, оказывается, и вправду была скамейка, с размаху сел на нее вместе с Ясей, страшно, до хруста, стиснул Ясины плечи, взглянул бешеными глазами и поцеловал так, что мир вокруг Яси завертелся быстрее всякой карусели.
– Так. Хорошо. Давайте выслушаем саму больную. Что вы можете сказать о своих приступах?
– Ничего.
– То есть как?
– А что я должна о них говорить?
Родители встретили Ясю в прихожей. Молча смотрели, как дочь, распевая что-то безумное и даже, о ужас, пританцовывая, сбрасывает с себя плащ, шарф, лихо закидывает беретик на шляпную полку, стаскивает с ног ботинки, причем правый соскакивать с ноги не желает и издает подозрительное хлюпанье.
– Она что, пьяна? – тихо спросил папа, не сводя с Яси испуганных глаз.
– Я – вдрабадан! – торжественно выкрикнула Яся, простирая перед собой руку. – Я три часа назад выпила бутылку пива! Поздравляю, ваша дочь пьяница! Предки! Как я вас люблю!
– Обкурилась, – резюмировала мама. – Сейчас разденется, я ее зрачки гляну.
– Мама! Как ты неправа! – нежно проговорила Яся, наклонилась к матери и звучно расцеловала ее в обе щеки. – Вот как ты сейчас неправа! Мне просто так хорошо, так хорошо!
– Ничего не понимаю, – растерянно протянул папа. – Ты где была? Вы встречались или нет?
– Встречались! Встречались! Папочка! Ты самый-самый лучший! – Яся кинулась к отцу и запрыгнула на него, как делала это в
– Ну ты все-таки… ты что делаешь? Тяжелая выросла!
– Па-поч-ка!
– Ну, ну, хватит лизаться. Слезай, ну!
– Папочка, спасибо тебе за… спасибо!
– Ты бы позвонил этому своему, – вполголоса напомнила мама.
– Позвони, пап, – весело согласилась Яся, спрыгивая наконец с отца. – Давай, позвони. Только позже. Он же еще до дома не доехал. Он же меня провожал.
– Так он тебя проводил? – запоздало догадался папа. – Ну это же… это совсем другое… а почему ты его к нам не позвала? Что за манеры! Разве мы этому тебя учили!
– А он домой торопился, – пояснила Яся. – Сказал, родители будут волноваться.
– Вот! – подхватил папа. – Молодой человек беспокоится о родителях, а ты нет! Что ты с нами делаешь!
– А что я с вами делаю? Я домой пришла раньше, чем он!
– Ты же говорил, что он не живет с родителями, – процедила мама папе. – Что он вроде как квартиру снимает.
– Да? – ужасно удивилась Яся. – А мне сказал, что к родителям… Ну ладно, слушайте, я страшно устала, я спать, пока-пока, спокойной ночи!
– Яся! – театрально вскрикивает папа. – Расскажи хотя бы, как все прошло. Где вы были? Чем вы занимались?
– И почему у нее ноги мокрые, – подсказала мама.
– И почему у тебя ноги мокрые!
– Не ноги, а нога, – снисходительно бросила Яся. – Это лужа. Я в лужу наступила. Ну я пошла, все.
* * *
Яся закрывается в своей комнате. Яся, не раздевшись, бросается на кровать, смотрит в потолок, а видит безумные глаза Хрюшкина, чувствует, как он сжимает ее, целует – ничего себе! Вот как, оказывается, бывает! Нет бы Ежику хоть раз ее так поцеловать! Чтобы все вокруг закружилось, потеряло смысл и исчезло, чтобы ничего в мире не осталось, кроме тебя и твоего мужчины. Интересно, как это делается. А провожал потом молча, даже за руку не взял, да и что после такого можно… А руки, что он делал руками! Вот полжизни бы отдала, чтобы он еще раз так… да, это тебе не ластиком по груди попасть! Хотела бы я знать, если бы он вот так меня тогда, когда мы еще учились, я бы влюбилась в него? Ох, да куда там, он бы начал, а я бы сразу ему по наглой курносой морде, по Хрюшкинской. Как он, кстати, обиделся на Хрюшкина! Надо перестать его так звать, даже про себя. У него же есть имя.
И Яся, лежа на спине, глядя в потолок, полночи пробует его имя на вкус: Юрек. Юрек. Юрек. Юрек. Юрек.
«Юрек, – твердит она про себя с самого утра. – Позвони мне, пожалуйста. Вот прямо сейчас, пока я еще не убежала на работу, давай, звони же!»
Телефон безмолвствует.
Мама и папа завтракают, осторожно поглядывая на дочь.
– Что ж он тебя так неосторожно поцеловал, – не выдерживает мама, едва дождавшись, пока папа выйдет из кухни. – Вон вся губа распухла.
Яся трогает языком нижнюю губу. Ух ты! Соленая. Яся бежит в ванную, к зеркалу. Слева губа как губа, справа – да, припухшая и синеватая. Целый пузырь на губе. «Ничего себе, как я к пациентам пойду!» Яся снова проводит по губе языком, мечтательно закрывает глаза. «Юрек, Юрек, Юрек».