Не опоздай к приливу
Шрифт:
Утром Юрка проснулся от аромата сдобных пирожков. Хотел утащить один, но получил по рукам и побежал в школу, счастливый и легкий. Валерий в этот день решил тоже выйти. «Больничный лист кончился», — объявил он, укладывая учебники и тетради и набирая в авторучку чернила.
Юрка скакал через наметенные ночью сугробы, что-то вопил и смеялся
В школе после уроков они не задержались. Валерий пришел повеселевший, оживший: видно, не очень ругали. Схватил в сенцах лопату и принялся отгребать у входа снег.
— Оденься, застынешь! — высунул наружу голову Аристарх.
— Ничего! — В одной рубахе, без шапки, Валерий работал споро и весело. — Ковер бы постлать для капитана!
Потом, хотя мать сказала, что Юрка наготовил дров на неделю вперед, Валерий целый час размахивал в сарайчике тяжеленным колуном, и крученые сосновые кругляки кололись звонко, как лед. Затем он буквально вырвал у Юрки ведра, сбегал к колодцу, принес полнехонькие и готов был еще раз сбегать, но пустых ведер не оказалось.
Валерий никогда не отличался леностью, но и особого усердия в работе за ним не замечалось. Но Юрка-то прекрасно понимал, откуда у брата этот приступ трудолюбия: смягчить домашних, а то наговорят отцу всякого…
После обеда в дом Варзугиных зашел старший отцов брат, дядя Федя, высоченный, сутулый, в драном флотском бушлате с вылезающей ватой.
— Гриша приходит? — спросил он у дедушки и оглядел буфет, где за стеклом виднелись бутылки с белыми и красными горлышками.
Лицо у него было бледное, глаза мутные, как у вареной рыбы. Юрка знал: намекает, чтоб пригласили. Плевать ему на все: и на брата, Юркиного отца, и на рыбные промыслы, и на интереснейшие мужские разговоры, — только б стопку опрокинуть.
— Да, да, приходит, — по-стариковски зычно и занозисто бросил дедушка Аристарх. — Он промышленник, он капитан, а не топчется у магазинов, не клянчит оставить глоток… Иди-иди отсюда, нечего следить, не для тебя полы вымыли. Как Валька пропал, тебя не было, а тут пронюхал спиртное, заявился…
И дядя Федя ушел, тихий и покорный. Даже слова не сказал. Втянул голову, поправил шапку с выцветшим крабом и ушел. А ведь тоже был штурманом когда-то и в карман за словом не лез…
< image l:href="#"/>На причале в Шнякове дрогли на ветру дедушка Аристарх с Валерием и Юрка. И еще десятка два встречающих. Ветер был не сильный, и вода в губе не слишком бросала стоявшие у причала рыбачьи карбасы и пограничную моторку с флажком. Изредка сыпал снежок, хрустел на досках причала, забивался в щели. Возле пирса фактории болтались на волнах лихтер с тесом и малотоннажный танкер, доставивший в поселок горючее. Вода в губе была серая, скучная, в радужных пятнах мазута.
Скоро дедушка ушел погреться в комнатку портнадзора, а Юрка с Валерием
Сейнеры должны были появиться в узком просвете — горловине губы.
С хриплыми криками жались к воде чайки, под ногами хлюпало — прибывала вода.
— Валь, — спросил Юрка, — а почему вы пошли втроем? Целый взвод можно было сколотить из ребят… И нашли бы скорей, что искали…
— Терпеть не могу мероприятий… И к тому же нас туда бы не пустили. Кто мы для них? Дети среднего школьного возраста.
— Не говори, — вздохнул Юрка и стал думать, куда бы и ему сбежать.
Валерий подкрался к Людке Сорокиной, поджидавшей отца, боцмана второго сейнера, и сунул ей за шиворот горсть снега.
Людка взвизгнула, испугав чаек, и погналась за Валерием. Поймать его было нелегко. Он убегал, прячась то за одного, то за другого. Несколько раз забегал за Юрку, толкал его на Людку и тотчас отскакивал.
— На пирсе — прекратите безобразие! — раскатился над губой громовой, потрескивающий голос из репродуктора диспетчерской вышки.
Валерий застыл на месте, потешно, как пингвин крылышки, поднял вверх руки — сдаюсь! — и Людка, мстительно поблескивая глазами, ткнула его кулаком в бок.
Сейнеров еще не было.
— Погреемся, что ли? — спросил Валерий, надурачившись.
Они зашли в служебное помещение, в комнату портнадзора, забитую народом.
— Да не в море, тут это было, в Якорной, — сердился дедушка Аристарх, споря с кем-то.
Присев на подоконник, Юрка разглядывал лица моряков и в который уже раз слушал рассказ дедушки о случае сорокалетней давности.
— Сельдь в ту весну густо шла, хоть весло станови — не упадет. Выметали мы с бота кошельковый невод, переждали, чуем что-то неладное. Клокочет внутри, кипит, натянули веревку; ну, думаем, косяк обметали, сотню пудов возьмем… А ну тяни, ребятки! Выбираем невод. Туго идет дель. А внутри как вулкан. И видим — царица небесная! — всплывает гора и бьет хвостом! И лоб перекрестить не успели — хватила гора хвостом, сеть на клочки — и долой из невода! Только потом сообразили — китенок в губу зашел, сельдяник, за косяком плыл… И все тут было, в этой губе… При наших дедах китов тут было — будьте здоровы. В Норвеге даже китовый завод был. А нонче перебили всех, перевелись киты, а на тех, что остались, — запрет. Захотел теперь китовьего уса — в Антарктику шпарь… — Дед бесовски блеснул глазами и расправил бороду.
Валерий подмигнул Юрке: любит старик язык чесать!
Никто этой истории не удивился, потому что про случай с китом-сельдяником сорок лет уже рассказывают старики, и даже малыши из детского сада могли повторить ее слово в слово.
Женщина, вывешивавшая на сигнальную мачту штормовые и другие знаки, принесла чайник. Он пускал из носика тугую струю пара. На столе появились кружки, копченый окунь и палтус, хлеб с сахаром. Началось неторопливое чаепитие. Синий дым тучей нависал под потолком. Пахло чадом от печки и мокрыми валенками.