Не опускается мгла

Косенков Виктор Викторович

Но боец он крутой, это я вам точно говорю. И вампиров на дух не терпит. Один живет и никого не боится.

Легенда одним словом.

Эх, повезло-то как мне... Жрали бы меня сейчас упырики, если б не Либер.

– Ну чего уставился-то?
– хмуро спросил Либер.
– Давай раздевайся!

– А?
– о Либере много чего говорили...

– Ага, - и он снова забулькал, то ли кашляя, то ли смеясь.
– Дурак ты братец. Морду бы ты свою видел...

Юморист. Вот треснуть его по черепушке обломком трубы. Да нельзя, и не получится. Либер,

несмотря на свою старость, еще десяток таких, как я, завалит и не задумается. И хотя мне уже сорок пять, было... Но соревноваться с Либером в ловкости я не хочу. Хоть он и на пару десятков старше меня.

По крайней мере внешне.

Я попытался встать, но вдруг за спиной раздалось громкое рычание и мне пришлось замереть. Как не замереть, когда в шею тебе кто-то горячо дышит. Зло дышит. И вонюче...

– Марта!
– крикнул Либер.
– Оставь человечка! Его и так чуть было не съели...

Дышать в шею перестали.

Я осторожно обернулся. И, что самое интересное, никого не увидел. Посмотрел на Либера. Тот, как ни в чем не бывало, возился около костерка. Точнее, нет, не костерка. Эдакая печка в стене. Я то знаю, что такое печка. Я видел. Еще до войны. На ней можно, как на костре, но гораздо лучше...

Оглядевшись, я обнаружил, что нахожусь в большом... Нет. В огромном помещении, чем-то напоминающем старый, заброшенный склад. И по обстановке подходит. Ящики кругом, какие-то цистерны. И потолок в темноте теряется. Впрочем, может быть, темнота как раз и увеличивает размеры. Стены угадываются по наличию окон.

Через них в помещение, я мысленно окрестил это складом, внутрь вливался мутноватый свет.

– Либер...
– позвал я.
– А где мы?

– Мы...
– проворчал Либер.
– Мы у меня. И долго ты тут не задержишься. Потому что жратва у меня не вечная.

– А мы и обедать будем?

Либер ничего не ответил, а просто начал, что-то ожесточенно двигать в печке.

Здорово! Хоть что-то из того, что говорили о нем, оказалось правдой, Либер без кормежки не отпускает.

Никого.

– Обедать... Ему еще и обедать... Мало того, что я ему шкуру целой оставил, так он еще и сожрать меня совсем хочет...
– Либер бубнил все тише и тише, не иначе нарушать традиций не хотел.

– Да, ладно тебе. У нас все говорят, что Либер с пустым желудком никого не отпускает... Так, мол, у него заведено...
– весело сказал я и осекся, натолкнувшись на довольно неприятный взгляд старых глаз. Такие глаза, наверное, видит животное перед вивисекцией.

– Говорят? Много говорят... А что еще Либер делает с... гостями. Ну там, покусанными и все такое...

Не помнишь?

– Так ведь... Так ведь меня Мастера не кусали. Ты сам сказал...
– что-то завозилось у меня за спиной и меня посетило довольно странное чувство, мне очень хотелось повернуться и в то же время становилось жутко от одной только мысли о том, что я могу там увидеть.

– Сказал... Но вдруг я ошибся?
– Он выдержал паузу, а затем устало бросил, обращаясь куда-то за мою спину.
–

Оставь, Марта, я шучу.

Шутит!

Я резко обернулся, насколько это можно было сделать с разорванной ногой, которая давала о себе знать.

И ничего.

Только что-то неясное, взлетевшее к потолку. Так, тень и ничего больше. Только очень быстрая тень и как будто резиновая. Словно не взлетела она к потолку и не прыгнула, а втянулась туда, ну сократилась, как резинка. Хлоп, и как не было! Ну и ладно...

Либер тем временем в последний раз погромыхал чем-то в печурке и сел на ящик с очень удовлетворенным видом. Его настроение на глазах улучшалось. Ну странный старик, честное слово!

– Да, - удовлетворенно прошептал старик.
– Ночь скоро закончится. Солнце взойдет.

Во выдал! Я даже поперхнулся. Какое солнце?! Где он его видел? Впрочем он-то наверное и видел. И вероятнее всего помнит. Я же помню. Правда, это было давно. В детстве оно было теплым, незлым. Хотя родители гоняли меня с солнцепека...

Черт! Правду говорят, что там, где этот Либер, сплошная дьявольщина творится. Вспомнил... Родителей. Ведь зарекся же, не вспоминать. Ни к чему это... О чем это я? Ах да!

Солнце... Только потом на него стало опасно выходить. Ну там радиационное заражение и все такое... Потом я в шахты ушел, и мне это солнце вообще по фигу стало. Так в шахтах и сидел до самой войны.

Солнце. Какое теперь солнце!? Так, посветлеет чуток, да и все. Ни тепла тебе, ни света. Чего это Либер так расчувствовался по этому поводу? Спросить?.. Нет, пусть себе тащится, что мне жалко. Или...

– А что Солнце? От него толк какой тебе есть?
– все-таки я его спросил.

– Тебе лет сколько?
– Либер посмотрел на меня с невыразимой жалостью.

– Ну... Ну сорок пять. Было. Пока считал.

– Это значит ты двадцать лет назад с Солнцем распрощался...
– грустно сказал Либер.

– Ну около того... Я в семнадцать в шахты ушел. Я шахтер, - сказал я и приготовился к ругани, потому что на Охраняемых Территориях шахтером быть как-то не в дугу.

– Шахтер...
– медленно проговорил Либер.
– Так ты под землей сидел. Значит и Солнца не помнишь... Совсем.

– Почему, помню, - странно, но мне показались обидными слова Либера, хотя в них была значительная доля истины.
– Оно... Высоко и свет дает. И еще под ним нельзя долго находиться. Потому, как ожог можно получить и рентген нахвататься. Ну и тепло, конечно... Как...

Я не смог подобрать подходящее сравнение. Наверное, Либер был прав и я уже ничего не помню о том, что было до войны. До того как стало холодно и мир погрузился в сумерки. Наверное, Либер был прав, но мне почему-то страшно захотелось переубедить его, доказать, что я еще помню тот мир и его тепло, цвет... Вот только на ум не приходило ничего, кроме окриков родителей на счет ожогов и рентген, да наглая харя бригадира в сыром и невероятно тесном штреке. Я замолчал. Мне вдруг стало стыдно. Впервые за много-много лет.